Поворот за мостом (СИ)

Я встряхнула головой, чтобы выбросить из головы и Мэгги, и школу, и дом. Я не думала о них все это время и не собиралась, даже запрещала себе. Слишком велик риск погрузиться в рассуждения, что было бы, если бы я не уехала. Есть только я, и больше никого. И все. Продолжай в том же духе, Эмма.

Только намного позже я вдруг поймала себя на том, что начала думать о себе как об Эмме. Открытие не из приятных — словно обнаружить, что непредумышленно стираешь саму себя, настоящую, и не потому, что боишься, что кто-то прочтет твои мысли и бросит эту ложь тебе в лицо. Просто я так быстро привыкла к новой жизни. Как будто за пределами фермы ничего больше не существовало. Даже мысли о маме стали не такими острыми.

Лежать в комнате Акселя было странно. Почему он позволил мне тут остаться, почему не отправил на тот диван в гостиной, где сейчас спал сам?

Я не решилась закрыть дверь изнутри, и то и дело прислушивалась — вдруг ему что-то понадобится и он зайдет?

Интересно, его ли это книги и записи? Не скажу, что Аксель был похож на утонченного любителя классической литературы, интеллигента и чувствительную натуру (мне почему-то представлялось, что такой подбор домашней библиотеки предполагает все эти качества). Сама я читала не так много, предпочитая книгам кино, но в нем никогда бы не заподозрила ценителя творчества Уитмена. В крайнем случае — разве что Стивена Кинга.

Подушки пахли Акселем, так что казалось, что он тут, рядом. Я не могла понять, нравится мне это или нет, прокручивала в голове наш поцелуй, но постоянно заставляла себя возвращаться к той сцене на парковке. «Делайте, что хотите. Мне-то что».

Я снова начинала злиться, но злость выходила какой-то неестественной, почти фальшивой. Я корила себя за это и ничего не могла поделать. Выдумывала всякие нелепые доводы, что нечего на него обращать внимания, нечего думать о нем — сегодня он готовит мне горячее молоко, а завтра сбросит с моста, и я буду захлебываться, но вспоминать его пьяные губы и горячие пальцы.

Дело ведь было не в том, что он бросил там меня. Будь на моем месте любая другая девушка, пусть незнакомая ему, порядочный человек бы мимо не прошел. Я бы точно не прошла.

* * *

То, что Аксель все же раскаивается, или, по крайней мере, пытается загладить вину, я начала подозревать уже на следующий день, а позднее нашла тому доказательства — которые он, в свойственной ему агрессивно-защитной манере, тщательно пытался скрыть.

Ставни на окне были закрыты, а ночник я выключила, так что сложно было сказать, сколько я проспала — открыла глаза в такой же непроглядной темноте, как накануне закрыла. Едва не сшибив с тумбочки лампу, я нашарила кнопку и включила ее, и почти сразу зашлась отвратительным мокрым кашлем, раздирающим глотку, так что не сразу уловила странный шум.

Весь дом словно сотрясался мелкой дрожью, что-то глухо постукивало над головой — казалось, на втором этаже топает великан. Я схватила со стула свои спортивки, натянула их на себя, но футболку решила оставить — моя собственная одежда после пары дней лихорадки под теплым одеялом не благоухала свежестью, а Аксель и сам разрешил мне взять ее.

Не пытаясь подняться по лестнице, я сразу направилась к выходу, потому что шум доносился снаружи. Ноющая лодыжка, ограничивающая скорость движения раз в двадцать, до того раздражала, что в конце концов я просто допрыгала до конца коридора на здоровой ноге. По пути заглянула в гостиную и на кухню — Акселя там, разумеется, не было. Постельное белье было аккуратно сложено и лежало в кресле. Вся грязная посуда на кухне исчезла — раковина пуста, и, кажется, даже тщательно вычищена.

Дождь кончился, но двор представлял собой еще более печальное зрелище, чем раньше. Одна иссушенная и давно не плодоносящая яблоня лежала на земле, изломанная, словно под ударами топора спятившего дровосека. Уцелевшие кусты стелились ветвями по грязи. Часть деревянного забора у ворот попросту смело.

Двор Анны отсюда было плохо видно, но, судя по всему, пострадал он не меньше. Все ставни в ее доме были закрыты.

С крыльца исчезло и кресло-качалка, и скамья, на которой обычно курил Аксель — должно быть, он унес их куда-то.

Я как раз раздумывала, как бы половчее спуститься с крыльца, когда на землю передо мной с громким треском рухнула стопка сухих веток.

Взвизгнув от неожиданности, я отскочила назад, забыв про лодыжку, которая тут же откликнулась острой болью. Стук наверху стих.

На деревянной приставной лестнице, стоящей у стены сбоку, показались чьи-то ноги. Аксель пропустил последние несколько ступенек и просто спрыгнул на землю.

— Ты… — он умолк, словно спохватившись.