Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Леонид Ильич пошел и с позволения товарищей вместе с Никсоном поблагодарил советских балерин за доставленное удовольствие, что было немедля зафиксировано фотографами из кремлевского пула, снимки которых разошлись по всему миру.

Брежнев на балете — тема столь же сложная, как и Брежнев в опере. Дело не в том, что он не любил Большой, просто к классическому искусству герой Малой Земли был равнодушен. Леонид Ильич под конец своего правления был готов даже пренебречь неписаными правилами протокола — лишь бы не идти в театр. Когда в июне 1979 года его привезли в Вену на подписание договора ОСВ-2 с американцами, которых представлял Джимми Картер, в венской Штаатсопер в честь высоких гостей специально давали «Похищение из сераля» Моцарта. Брежнев уперся: не пойду и всё! Его принялись уговаривать Картер и канцлер Австрии, напару. И тогда генсек сдался, но при одном условии: если Картер пойдет, то и он тоже. Так и порешили. Леонид Ильич с трудом, но вытерпел первое действие в центральной ложе театра.

И все же был в Большом певец, заставивший щедрого на эмоции Брежнева пролить мужскую слезу. В феврале 1982 года баритон Александр Степанович Ворошило впервые исполнил песню «Спасибо вам за ваш великий подвиг, товарищ генеральный секретарь!». Случилась эта знаменательная премьера, как и положено, в Кремлевском дворце съездов на встрече Леонида Ильича с избирателями Бауманского района Москвы. Песня о трудовом и жизненном подвиге пришлась по сердцу тому, о ком в ней, собственно, и пелось. После концерта Брежнев лично поблагодарил певца, до сих пор помнящего все детали: «Был он маленький, мне по грудь, лохматый, почти уже не ходил, передвигался, как пингвиненок. Сказал мне: “Спасибо! Говорят, мы с вами земляки”». Действительно, земляки — Ворошило тоже с Днепропетровщины, а консерваторию окончил в Одессе в 1973 году (там он некоторое время прирабатывал на концертах Жванецкого). В Большой театр его взяли в 1975 году, причем минуя стажерскую группу.

Проникновенная песня, авторов которой до сих пор ищут (никто не признаётся!), вероятно, продлевала жизнь Леониду Ильичу (и его прихлебателям) — ее стали включать куда только можно. В марте 1982 года на концерте к Международному женскому дню, традиционно проводившемся в Большом театре, Ворошило опять спел про подвиг Брежнева, вновь заслужив похвалу генсека. Коллеги оценили удачу певца словами «Ворошило в космос полетел!», что означало достижение максимального успеха в карьере, которой, казалось бы, уже ничего не могло помешать. В том же году Ворошило (в 38 лет) удостоился звания народного артиста РСФСР, а годом ранее он получил и Государственную премию РСФСР им. М. И. Глинки. Только ордена не хватало для полного восторга. Ворошило и дальше пел бы песню о Брежневе, отправившую его «в космос», если бы Леонид Ильич внезапно не скончался в ноябре 1982 года. Но репертуар певца не оскудел — он стал петь еще чаще, появляясь во всевозможных правительственных и сборных концертах, транслировавшихся по телевидению и радио. Советские композиторы с большой охотой звали Александра Степановича на свои авторские концерты, отдавали ему новые песни патриотической тематики, зная о его уникальной способности быстро учить слова — он ведь и ту песню о Брежневе вызубрил всего за одну ночь. На какое-то время стало казаться, что своей творческой плодовитостью Ворошило затмит самого Кобзона…

Природные качества Ворошило — обаяние, артистизм, трудолюбие — и, конечно, молодость обеспечили ему заслуженную славу и у зрителей Большого театра, на сцену которого он выходил в партиях Онегина, Венецианского гостя, Эскамильо, Скарпио. Как не вспомнить его феерическую арию Роберта из «Иоланты» — «Кто может сравниться с Матильдой моей?». Нашел новую краску Ворошило и для роли в опере «Отелло». «Его Яго и в сценическом смысле был интересен. Раньше певцы в этой роли делали грим таким, что сразу было видно: Яго — злодей, предатель. Ворошило сделал своего Яго обаятельным. Это очень страшно — обаятельная подлость. В знаменитом дуэте Отелло и Яго Ворошило вместе с Володей Атлантовым “влезал” за ним на верхнее ля, хотя должен был бы пойти вниз. И держал эту ноту так долго, что Володя даже начинал дергать его за руки: мол, хватит. Он никогда не форсировал звук, у него всегда все шло с легкостью. Иной певец поет, а ты сидишь и думаешь: “Господи, как же ты верхнюю ноту-то будешь брать?” А тут не возникало никаких опасений — настолько было видно, что верхние ноты у Саши беспредельны», — вспоминал Муслим Магомаев.