Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

А 10 апреля 1981 года Булат Шалвович пригласил соседа зайти за билетами на свой творческий вечер, подарив в итоге и книгу с пластинкой. Говорили они в тот день о Науме Коржавине, само собой, не по телефону. Коржавин к тому времени уже жил в Америке. 25 сентября 1983 года Окуджава предложил Жигулину помощь – дал почитать запрещенную литературу. Анатолий Владимирович задумал стихи о Гражданской войне, эти книги послужили хорошим подспорьем ему: «Здесь мемуары Родзянко, Милюкова… всех не перечесть… И, конечно, их можно почитать лишь в Ленинке или в Гос. исторической библиотеке в закрытых фондах»{442} – из дневника от 25 сентября 1983 года. Надо ли говорить о том, что сам факт передачи друг другу антисоветской литературы демонстрировал полное доверие и единомыслие соседей-писателей.

Вадим Крохин также жил в этом доме. В своих еще неопубликованных мемуарах он вспоминает, как Булат Окуджава или его жена Ольга «звонили и приглашали зайти в гости. Чаще всего это случалось, когда к ним приходили другие гости – друзья, приезжие знаменитости, или просто так… на Новый год… Я преклонялся перед отчужденным талантом Булата Шалвовича и ценил его доверие. Однажды принес я в его дом чучело огромного ворона, сидящего на черепе, и только успел сделать несколько снимков: Булат Шалвович со шпагой – слева – ворон! Как-то раздался телефонный звонок… международный… тревожный… длинный перезвон… Булат положил шпагу и поднял трубку: “Привет, привет, Вася”. Из Парижа звонил Василий Аксёнов. Как я понял – речь шла о “метропольцах”. Длинный был разговор. Опасный, по тем временам, разговор. Не “За Советскую власть” – даже – как раз – наоборот… И прослушивался… и записывался… и анализировался он, конечно же известными под аббревиатурой “КГБ” службами. “Булат Шалвович! – Вас же посадят!!!” – тихо-тихо сказал я… “Друг мой, – прикрыв трубку ладонью, ответил Булат, – для того чтобы в нашей стране кого-то посадить – не требуется вообще никаких поводов”».

В Безбожный переулок переехал и не член Союза писателей Владимир Богомолов. Но каким же образом несговорчивый литератор смог прописаться в столь «враждебных местах»? Сперва жил он неподалеку от Белорусского вокзала. Эдвин Поляновский повествует:

«Крохотная комнатка, кухня – пять метров. Последний этаж, что-то вроде антресолей. Друзья, коллеги брали его за горло:

– Ну напиши ты Промыслову заявление на квартиру.

Промыслов – председатель Мосгорисполкома, личность всемогущественная.

– Ну, напиши, он от твоего романа в восторге.

Промыслов прочитал заявление Богомолова и был сражен:

– И это он такой роман в однокомнатной квартире написал?

Владимир Осипович получил квартиру, в прихожей которой можно было устраивать мотогонки»{443}

.

Любопытно, что Владимир Осипович всячески демонстрировал свою независимость и не только от Союза писателей. Лазарь Лазарев, также заходивший в его прежнюю маленькую квартирку на Большой Грузинской, удивлялся: «Там я впервые услышал его “программное” заявление… “Я от них отделился”, – говорил он о властях, о государстве. Плачу взносы в “Красный Крест”, вот и вся моя связь с ними – они мне не нужны. Это по тем временам было вызывающее самоопределение, мало кто мог себе такое позволить, так заявлять о своей автономности, независимости. Это привлекало к нему людей – им восхищались. Хотя со временем он стал любоваться своей независимостью, гордиться ею»{444}. Независимость – это, конечно, хорошо, но жизнь-то продолжается.

А в Безбожном переулке Владимир Осипович Богомолов сперва поселился в доме 14, а затем в доме 6, по соседству с председателем правления Госбанка СССР. Но квартира, по которой можно было кататься на велосипеде, Богомолову пришлась не по нраву, как объяснил он Лазареву: «вид из окна был не тот, мешал ему работать». Ну что же, причина понятная, особенно для советского писателя. И тогда Владимир Осипович получил квартиру в другом доме, тоже хорошем. «Началась эпопея ремонта и приведения квартиры в тот образцовый порядок, который он считал необходимым, единственно возможным. Во все мелочи вникал. Несколько месяцев… одна из комнат в его новой квартире представляла собой ремонтную подсобку. Я тогда говорил ему (он любил слова и фразы-формулы), что главным его словом стало “заподлицо”», – рассказывал Лазарь Лазарев, добавляя: «При входе в этот столь респектабельный дом на него, стараясь отобрать сумку, напал грабитель и нанес ему несколько ран»{445}…

Каждый писатель мог бы написать свою квартирную историю или рассказать о том, как помог другому. Анатолия Алексина как-то утром в половине седьмого утра разбудил телефон, звонил ответственный секретарь одной из газет: «Анатолий Георгиевич, простите, что я спозаранку… Вы понимаете, мой сын Сережа поступает в один технический институт. Но в том институте есть особый факультет, где на одно место десять претендентов. Сережа хочет именно туда. Я прошу… умоляю вас: поговорите с ректором!»{446}