Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

Это не Богема с большой буквы. Это… богемия. Не в смысле территория в районе Чехии, называвшаяся так в Средние века, а в смысле — окрестности настоящей Богемы. Еще не вечер. В четыре ресторан закрывается. Грустно и устало обедают официантки. Пара пьяниц толчется у буфета.

В шесть место у дверей занимает швейцар в форме. Барьер закрыт. Вход только по мере возможности. И по пропускам. И по блату. Еще — по пять рублей в руку. А также по договоренности. Ну и, естественно, по нахалке. Скатерти белые. Цены повысились. Состав официантов обновился — больше стало мужчин. За дело берутся мастера. Пошел народ. Не густо, но пошел. Это все еще не Богема. Первые посетители вечерней смены — это просто те, кто опоздал в обед или не был допущен, и теперь они хотят жрать. А вот квартет болтунов. Актеры. Спектакля сегодня нет, и у каждого в кармане по двадцать рублей, свободно конвертируемых в пищевые продукты. Пришли вволю потолковать, пока чисто и не шумно.

Это все еще не Богема. Богема не приходит после работы и не заказывает обед из трех блюд. Богема не сидит четыре часа за одним и тем же столиком. Богема не замыкается в компании тех, с кем пришел. Богема — это… Ах, да что говорить! Богема НИКОГДА НЕ НАЧИНАЕТ свой вечер! Чудесным образом ВЕЧЕР Богемы начался еще ДНЕМ. Богема всегда приходит из какого-то ДРУГОГО МЕСТА, где было “просто кошмарно”, о чем со смехом можно вспомнить здесь, в новом месте. Богема может позволить себе, не опасаясь, говорить громко, потому что говорит она на своем языке, понятном только ей самой, — отрывками слов и образов…

Утренняя смена. Богема все больше хмелеет, но элегантность не изменяет ей. Даже более того, весь этот зал, все круто разгулявшиеся посетители — все эти полуудавшиеся актеры, полуспившиеся мужья разведенных с кем-то жен, сыновья владельцев государственных дач, зам. зав. отделами специальных журналов, сошедшие с круга бывшие знаменитые спортсмены — всё это так жалко выглядит рядом с Богемой, тоже пьяноватой, тоже полуудавшейся, но уже удаляющейся… утекающей элегантной змейкой друг за другом и, “медленно пройдя меж пьяными”, помахивая бутылками виски и бананами, купленными у Клавы в буфете (“Jonny Walker” 0,75, всего за 18 рублей), направляющейся дальше, дальше… в мастерскую Коляна или Богомола пить кофе, сухое вино, опять кофе, армянский коньяк, кубинский ром, опять кофе, поглядывать на не просохшее еще концептуальное полотно Коляна (или Богомола), а оттуда, перешептываясь с какими-то как из-под земли взявшимися типами со странными иностранными акцентами, под ручку с подозрительно трезвыми для этого времени весельчаками с глазами провокаторов, движется дальше по бессонной Москве, где водка в этот час не продается нигде, но достать ее можно везде… Богема не кончается никогда».

Ресторан Дома актера настолько притягивал гостей столицы, что некоторые, впервые посетив Москву, и вовсе стремились попасть не в Мавзолей Ленина, а сюда. Встречи в ресторане не заканчивались после его закрытия, а плавно перемещались в другие злачные места, например в рестораны московских аэропортов, работавшие круглые сутки, что говорит о том, что некоторые мастера культуры в деньгах особо не нуждались.

Вспоминая свою бурную молодость, Василий Аксенов писал, как, выходя поздним вечером из ресторана, его друг Евтушенко был способен часами бегать по улице Горького и мучить случайных прохожих одним вопросом: «Кто в России первый поэт?», надеясь при этом на то, что назовут именно его фамилию. Но прохожие почему-то называли совсем других поэтов. Как-то в ресторане к ним с Евтушенко подошел незнакомый человек и спросил: «Вы Евтушенко?» «Да», — ответил тот. «Тогда, может, вы что-нибудь споете?»

Несмотря на наличие «своих» творческих ресторанов, в Дом актера как магнитом тянуло представителей и других богемных профессий. Хлебом их не корми — дай посидеть или банкет закатить по случаю юбилея. И ведь какие юбилеи отмечали — не 75 и не 80, а всего лишь 40 и 50, будто боялись опоздать. Характерный пример — Борис Мессерер с его бездонными финансовыми возможностями. В 1988 году по случаю своего пятидесятилетия он закатил такой праздник, что многим, дожившим до восьмидесятилетия художника, до сих пор икается. Борис Асафович просто взял и снял на всю ночь ресторан Дома актера, наприглашав всех, с кем он за свои полвека съел не один пуд соли, короче говоря, всю богему. В итоге банкет обошелся художнику так дорого, что он угрохал на него не только все свои сбережения и авансы, но и подаренные родным папой (Асафом Михайловичем) деньги от продажи автомобиля и в результате залез в долги, которые выплачивал чуть ли не до следующего дня рождения.