Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

Тридцать лет прошло с памятного «Весеннего фестиваля» в 1935 году — а чувства у богемы все те же, обобщенно определяемые советскими пропагандистами как «идолопоклонство перед Западом». А все почему? Да потому же, что и раньше. «Американцы, а потом и многие другие относились к художникам по-человечески

— уважительно, дружелюбно, с интересом к их работам — и к ним самим. А это было так важно, так необходимо в удушающей атмосфере “совка”. К тому же и они сами оказались людьми, подверженными самым естественным чувствам. Они тоже ценили художников, которые сделали их жизнь в дипломатических “гетто”, окруженных мрачным и злобным кордоном, более терпимой. Через них они имели возможность общаться с народом этой страны, а не только с вымуштрованными функционерами», — отмечает Брусиловский.

Притягательность Спасо-хауса для богемы была вызвана не только его «заграничностью», но и жаждой американцев выйти за пределы изоляции, в которой они по естественным причинам находились. Художники советского авангарда, в свою очередь, горели тем же желанием. Вот они и встретились — «два одиночества» — в резиденции посла. И самое интересное, что неофициальное советское искусство по художественному уровню оказалось не хуже того, что привозилось из-за океана и демонстрировалось в Спасо-хаусе. Творческий потенциал художественной Москвы был чрезвычайно богат и поражал разнообразием стилей и направлений. Тут было навалом своих Энди Уорхолов. В самом деле, Илья Кабаков позиционировался как концептуалист, Лев Кропивницкий как художник поп-арта, Владимир Немухин и Лидия Мастеркова — абстракционисты, Оскар Рабин — экспрессионист, Брусиловский и Юло Соостер — сюрреалисты, Василий Ситников и Владимир Яковлев — примитивисты, Эдуард Штейнберг — конструктивист. А о Звереве и говорить не приходится — Поллок в кубе! И это далеко не все, кого можно было без стыда возить по миру и чье творчество представлять в советских посольствах как передовое искусство.

По уже проведенной в 1930-е годы траектории встречи в резиденции посла переросли в дружеское общение. Брусиловский познакомился со вторым секретарем посольства Джоном Лодейссеном и его женой Пегги, которую он по-свойски стал звать Пегушкой. Уже не только художник с женой приходили в Спасо-хаус, но и дипломаты на правах хороших знакомых заезжали в мастерскую художника — выпить кофе, а лучше чего-то еще, поболтать, посмотреть новые картины, просто на вечеринку с танцами и т. д. Возможно, что Лодейссен сделал бы в СССР неплохую карьеру, если бы вскоре его не выслали из страны якобы за шпионаж. Надо думать, что для богемы его высылка не стала трагедией — мало ли тоскующих иностранцев сидит по посольствам…

Запомнилось празднование в Спасо-хаусе Рождества в конце 1960-х годов:

«В огромном зале уже стояли маленькие столики накрытые и украшенные. Было много модных тогда артистов “Современника”, художников, восходивших поэтических звезд. Все были радостно возбуждены, обстановка ничем не напоминала русских застолий. Еда и напитки, хоть и отменные, редкостные, но весьма в небольших количествах. Перед самой полуночью всем раздали маленькие смешные шапочки: котелки, цилиндры, треуголки из цветной замшевой бумаги, пакетики с конфетти и серпантином и прочие необходимые аксессуары. Оркестры гремели, морские пехотинцы в смешных (но своих, форменных) шапочках, похожих на детские панамки, вытянулись у дверей, охраняя наш покой или, наоборот, разгул. Часа в два остро захотелось есть и мы с Табаковым предприняли глубокую разведку боем. Госпожа Посол направила нас в подвальное помещение, где находилась кухня, мы были встречены главным поваром посольства — китайцем весьма преклонного возраста и наделены огромными мисками прекрасного русского борща! Весь этот сюрреализм — американцы-дипломаты, китаец и борщ создавали неповторимую атмосферу приема!»

В Спасо-хаусе можно было встретить приятеля-художника или знакомого писателя, с которым давно не пересекался в Москве, ибо вся богема старалась перед 4 июля, Днем независимости США, быть в городе, чтобы не пропустить приглашение в резиденцию на прием в саду. «Собирался “весь город”. Это был типично американский праздник — с гамбургерами и сосисками, с оркестрами и копеечными аукционами. За стеной сада высились неуклюжие громады Нового Арбата, из верхних этажей которых так удобно было обозревать посольскую жизнь и нас, посетителей, гостей, — кто, кому и когда передаст “советского завода план”! Но нас почему-то не волновало ни это, ни постоянные проверки документов у входа, когда угрожающе мрачный чекист (оперетта!) забирал паспорта и шел на длинные переговоры в будку — а мы стояли… и униженно ждали, — пустит, или… Плевали мы!» — вспоминает Брусиловский.