Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

Генерал Судоплатов в этой связи отмечал, что советский разведчик Николай Кузнецов до войны выполнял роль связного между балеринами и интересовавшими НКВД высокопоставленными дипломатами: «Он готовился индивидуально, как специальный агент для возможного использования против немецкого посольства в Москве. Красивый блондин, он мог сойти за немца, то есть советского гражданина немецкого происхождения. У него была сеть осведомителей среди московских артистов. В качестве актера он был представлен некоторым иностранным дипломатам. Постепенно немецкие посольские работники стали обращать внимание на интересного молодого человека типично арийской внешности, с прочно установившейся репутацией знатока балета. Им руководили Райхман, заместитель начальника Управления контрразведки, и Ильин (будущий секретарь Союза писателей СССР. — А. В.), комиссар госбезопасности по работе с интеллигенцией. Кузнецов, выполняя их задания, всегда получал максимум информации не только от дипломатических работников, но и от друзей, которых заводил в среде артистов и писателей. Личное дело агента Кузнецова содержит сведения о нем как о любовнике большинства московских балетных звезд, некоторых из них в интересах дела он делил с немецкими дипломатами».

Иностранцы охотно пользовались услугами Штейгера, балерина Ирина Чарноцкая, танцевавшая в «Пламени Парижа», обаяла сразу трех сотрудников посольства — самого посла, а также Болена и Тэйера. Они порой никак не могли ее поделить. Но все же Лепешинскую Буллит любил больше, называя ее Лелей. К слову, вторым мужем балерины был высокий чин МГБ генерал Леонид Райхман, арестованный в 1951 году, упомянутый Судоплатовым как начальник Кузнецова. Как видим, не было пределов совершенству…

Тэйер отмечает: «По мере того как темп репрессий нарастал, Штейгер все больше впадал в депрессию. Но он не прекращал выполнения ни одной из своих дипломатических функций. Однажды вечером после коктейльного приема в посольстве я на своей машине отвозил Штейгера домой. В тот день газеты объявили, что несколько наших общих знакомых были казнены обычным советским способом — застрелены в затылок. Пока мы ехали по холодным заснеженным московским улицам, Штейгер, вопреки обыкновению, молчал. Я попытался завязать разговор о погоде.

— Да, — наконец откликнулся он. — Это опасная погода — очень коварная. В такие времена следует тщательно беречь затылок.

Он ударил себя по шее и засмеялся. И погрузился в молчание. На следующий день Штейгер не пришел на прием в посольство. Несколькими неделями позже “Правда” объявила, что Борис Сергеевич Штейгер оказался предателем и был расстрелян. Конечно, выстрелом в затылок».

Барона арестовали после ужина с новым американским послом 17 апреля 1937 года, а в августе расстреляли. Не только Штейгер, но и подавляющее число гостей того странного «Весеннего фестиваля» стали жертвами репрессий (кого-то просто убили, как Райх), что также указывает на тесную смысловую связь этого невиданного ни до, ни после приема 1935 года с балом Сатаны в романе Булгакова. Что же касается Тэйера, то в 1937 году он покинул Москву и в дальнейшем, после войны, руководил радиостанцией «Голос Америки». Рузвельт распорядился, чтобы впредь холостяков в Москву не посылали, ибо, как докладывал ему в 1940 году директор ФБР Джон Эдгар Гувер, все эти балерины только притворялись, что не знают английский, а на самом деле все понимали, когда их посольские друзья обсуждали служебные дела.

С конца 1930-х годов посещение Спасо-хауса перестало быть для богемы безобидным. Если в 1933–1934 годах отношение к иностранцам было очень хорошим, то с началом массовых репрессий и так называемых больших московских процессов подозрительность, недоверие, страх перед любым человеком, говорящим с акцентом, станут обычным явлением. Болен заметит эту перемену: «Кроме балетных девушек и других агентов НКВД, которым приказано заводить контакты с дипломатическим корпусом, любой русский знает, как нездорово разговаривать с иностранцами; если иностранец заговаривает первым, русские исчезают». Так, посещение советским гражданином Спасо-хауса приобретет значительный вес не только в глазах общества, но и компетентных органов.

Американская сценаристка Лиллиан Хелман в 1944 году прилетела в качестве журналистки в Москву, часто виделась с кинорежиссером Сергеем Эйзенштейном, гуляя с ним по столице. Она не раз приглашала его зайти в Спасо-хаус выпить чашечку чаю, на что Эйзенштейн лишь загадочно улыбался. Когда отказаться в очередной раз стало неприлично, он признался, что посещать резиденцию посла для него небезопасно. И все-таки он пришел лишь однажды вместе с другими советскими гостями, чтобы разговаривать с американцами при свидетелях. Он рассказывал о монтаже первой серии «Ивана Грозного». А ведь в 1944-м союзниками был открыт второй фронт.