Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)

Я стал ловить себя на том, что мне нравятся спокойные отношения папы и тети Нади. Они еще ни разу не поругались и даже не говорили на повышенных тонах. Я думал – наверное, папа устал от мамы. От ее подруг, ее джина, криков и слез, потому и выбрал такую тихую вторую жену. А потом догадался – папа любит тетю Надю. Подтверждение этому я видел каждый день, и никакой эксперимент тут был ни при чем.

Я затемняю на рисунке мамины волосы. Глаза делаю больше и чернее, как у тети Нади. Пусть от мамы ничего не останется.

За спиной феи вырастают разноцветные крылья. Она должна получиться самой красивой. Бэмби будет в восторге.

Щетка села напротив и тоже рисует. Принцессу, что ли? Прямо как девочка.

Девочки любят рисовать фей и принцесс. Или чтобы им рисовали. Мальчишки рисуют машины, самолеты и танки. Всякую технику. А все маленькие дети, мальчики и девочки, рисуют дома.

– Дом хоть старый, но крепкий, – сказала папе тетя Надя. – Подремонтировать – и выйдет отличная дача. Мы бы пожили там втроем, пока у меня отпуск, а ты в разъездах.

В рабочем графике папы было на все лето запланировано строительство какого-то важного комбината в области.

– Не опасно без меня? – усомнился он.

Тетя Надя рассмеялась:

– Ну что ты, Игорь! Никакой опасности. Я же после того, как мамы не стало, у бабушки год жила, всех знаю. В деревне детям раздолье, скучать некогда. Лес рядом, за двором есть небольшое озеро. Овощи бы посадили, занялись садом, если сохранился.

Мне сделалось не по себе. Я почти забыл Анфисину страшилку, а тут она всплыла в памяти во всех красках, именах и событиях… Я сжал кулаки. Трус! Кого испугался – Огра? Его не существует, я его сам придумал из частей двух отвратительных типов, и пусть только он посмеет явиться! Я сумею за себя постоять.

В ту ночь я нарочно спал с высунутой из-под одеяла ногой, и никто ее не тронул.

…Вначале мы отправились в деревню с папой. Около часа ехали на электричке, потом минут двадцать шли по лесной дороге. По словам тети Нади, на опушках с краю просеки бабушка уже к середине лета набирала полную корзину рыжиков и маслят.

Дорога вывела к домам, окутанным зеленью. Изредка в них краешками взблескивали окна, будто подсматривали за нами. В руках у тети Нади были сумка и пакет, папа нес ящик с инструментами, топоры и пилу, завернутые в мешок, я – рюкзак за плечами, а Бэмби несла себя. Судя по вывескам, мы прошли школу, детский сад и Дом культуры. Подошли к магазину. Наверное, мы с Бэмби будем бегать сюда за хлебом.

У крыльца магазина на перевернутых ящиках сидели три старушки в платочках. Продавали молоко в пластиковых бутылках из-под газировки, огурцы, редиску и лук.

– Это чьи будете? – окликнула одна старушка и подслеповато прищурилась: – Ой, не Зинаиды ли Анатольевны внучка?

– Ее, ее внучка, – радостно закивала тетя Надя. – Добрый день!

– Частенько поминаем твою бабушку, хорошим человеком была Зинаида Анатольевна… А вы, поди, хату проведать приехали?

– Да, хотим лето здесь пожить.

Старушки с любопытством оглядывали нас всех, особенно папу.

– А то молочка деткам возьмите. Натуральное молочко, не порошковое. С коровки моей.

Мы купили у разговорчивой старушки бутылку молока, пару длинных огурцов и пучок зеленого лука.

– Видишь, помнят меня, – повернулась к папе довольная тетя Надя.

Ряд длинной улицы терялся где-то у леса. Бэмби отставала, я потащил ее за руку. Вдруг из-за чьей-то калитки высунулся веснушчатый мальчишка и проверещал тонким голосом:

– Говнюки городские!

Я сделал вид, что не услышал. Бэмби оглянулась и угодила ногой в коровью лепеху. На дороге полно было таких «мин», засохших и свежих. Мы свернули на обочину, и я вытер сандалию Бэмби травой.

– Не плачь, – сказал я ей. – Он трус. Дразнятся только трусы. Попробовал бы выйти, я б ему сразу по шее настучал.

Веснушчатый за калиткой заливался визгливым смехом. Я подумал, что в магазин буду ходить один, а то кто их знает, этих деревенских говнюков.

Дорога к последним, заброшенным домишкам в ряду заросла кустами и бурьяном. Мы до них не дошли, остановились у ворот низенького дома с волнистой серой крышей. Только она и выглядывала из густого палисадника.

Ставни на окнах были крест-накрест забиты досками. Штукатурка стен кое-где осыпалась. На ступенях крыльца валялись упавшие с козырька куски шифера. «Сад», по колено в траве, оказался четырьмя хилыми деревцами. Остальные засохли. С теплицы на задворках возле озера помахивали, шурша на ветру, остатки огородной пленки.

Не сумев отомкнуть замок, папа просто выдрал ржавые петли. Мы вошли в узкие сенцы, и тетя Надя открыла незапертую дверь.