Пожиратели тьмы: Токийский кошмар

Однако между общепринятой практикой и соглашением, предложенным Обарой, существовала разница. Традиционно денежный взнос обвиняемого означает искупление вины, желание исправить содеянное, за которое он взял на себя ответственность. Но Обара ничего не признавал. Сотни тысяч фунтов, которыми размахивали его адвокаты, не имели ничего общего ни с извинениями, ни с признанием вины. Они, как осторожно указывалось в предложении, представляли собой не компенсацию, а мимаикин – «вознаграждение», «деньги соболезнования», совершенно не связанные с уголовной ответственностью. Обара якобы не сделал ничего дурного, но ему, как человеку порядочному, ужасно грустно из-за несчастья с Люси и Каритой, и он просто хочет помочь горюющим семьям.

Если бы его уже признали виновным, то компенсация жертвам могла бы убедить судей смягчить приговор. Но какой смысл в том, чтобы платить деньги тем, кому обвиняемый будто бы не причинил никакого вреда? Некоторые его адвокаты осудили стратегию своего подопечного, но тот настаивал на пожертвованиях с агрессивной решительностью.

Адвокаты и частные детективы отыскали всех восьмерых выживших женщин, в изнасиловании которых обвинили Обару, и предложили каждой по 2 миллиона иен. Некоторые сразу отказались, но предложение повторялось с настойчивостью, граничащей с домогательством. Женщина адвокат Микико Асао представляла трех жертв изнасилования. Она объяснила девушкам, что они имеют право на компенсацию от Обары, но в обмен не должны ничего предоставлять, кроме чека: ни оправдательных показаний, ни просьбы о снисхождении, которые могут повлиять на решение суда. И все-таки большинство жертв подписали документы, подготовленные адвокатами Обары, где платеж назывался «компенсацией за беспокойство»: девушки подтверждали, что теперь дело «полностью улажено», и просили суд «снять обвинения и жалобы по моему делу… так как у меня нет намерения добиваться уголовного преследования ответчика».

– Детективы связывались с ними неоднократно, – рассказала мне Микико Асао. – На работе, дома, по мобильному телефону. Даже когда жертвы меняли номер, команда Обары его узнавала. Адвокаты даже нашли адреса электронной почты. Вот так они добивались желаемого – путем лжи, угроз, психологического давления. Узнав об их происках, я разу выразила протест адвокатам защиты. Но это их не остановило, и они заставили девушек подписать нужные документы.

Тиму Блэкману никто не угрожал. Но в тот же день, когда он получил денежный перевод в размере 100 миллионов иен, он подписал и удостоверил отпечатком пальца документ, который адвокаты Обары представили судьям на следующей неделе.

В заявлении говорилось: «Я не знал, что причина смерти моей дочери Люси Блэкман неизвестна, что ДНК и прочие улики против обвиняемого не обнаружены на теле моей дочери и что обвиняемый Обара остановился в традиционном японском отеле в тот день и в то время, когда предположительно была расчленена и зарыта моя дочь.

Я хотел бы сформулировать и задать японскому суду следующие вопросы:

1. Что за черное вещество вытекало изо рта моей дочери Люси Блэкман и покрывало ее голову?[51]

2. Каковы результаты анализа состава цемента, в который была вмурована голова моей дочери Люси Блэкман?

3. Когда и как перевезли мою дочь Люси Блэкман из Дзуси-Марины в Абурацубо?

Тем самым я как отец Люси Блэкман хотел бы просить изучить три важнейших пункта, которые должны прояснить причину смерти и дело в целом.

Если черное вещество во рту и на лице, способное указать причину смерти, не будет принято во внимание полицией или прокуратурой, то подобные действия незаконны, и как отец, любящий свою дочь, я не прощу виновного, даже если им будет полицейский или прокурор».

По странным грамматическим конструкциям и дотошным упоминаниям одних и тех же подробностей становилось очевидно, что текст составлял не Тим, что он лишь подписал заявление, не задумываясь и, возможно, даже не понимая, о чем там говорится. Но больше всего публику поразило решение запросто подорвать версию обвинения ради какой-то половины миллиона фунтов.

– Публично я поддержала решение папы, – рассказывала Софи, – но на самом деле была совершенно с ним не согласна. Не то чтобы я осуждала его за согласие взять деньги. Но я не сомневалась, что он совершает публичное самоубийство и мама вместе с прессой растопчет его. У каждого найдется свое мнение, и не важно, как папа объяснит свое решение, люди все равно его осудят, что повлияет на его жизнь, карьеру и все остальное. Так и случилось.

Адвокаты Обары объявили о денежном переводе через день после возвращения Тима в Англию. Об этом трубили все британские газеты в те выходные; в заголовках встречалось выражение, которым описала платеж Джейн: «кровавые деньги».

– Я отказалась от любых денег со стороны обвиняемого, как и мои дети Софи и Руперт, – заявила она. – Тим же вступил в переговоры, несмотря на мои пожелания и просьбы сына и дочери. Верные друзья и близкие Люси испытывают отвращение к невероятному предательству Тима Блэкмана.