«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Ваше письмо, помеченное 23-им октября и полученное мною только вчера, очень меня взволновало: мне никто не писал, что Вы были больны и что Вашу болезнь считали опасной! Слава Богу, что все кончилось благополучно.

Я рад, что Вы в общем довольны моей статьей. Кстати, что-то непонятное творится с этой Вашей книгой. В свое время, в апреле, мне наши общие друзья писали, что я непременно должен написать предисловие в несколько дней, так как книга выйдет 21 мая. Я сдал его без малейшего опоздания, хотя и не сомневался, что к 21 мая книга выйти не может. Но, по-видимому, она не вышла и по сей день?!!

По существу, у меня нет почти никаких контрвозражений на Ваши возражения. Вы совершенно справедливо пишете, что в любви к революциям (или к войнам) могло бы быть лишь нечто патологическое. Но за тридцать лет нашей эмиграции много ли Вы видели в левом (или хотя бы либеральном) лагере людей, которые говорили бы о февральской революции (и о французской), не закатывая от умиления глаз? И не только об ее идеях, которым я сочувствую, но и о ней в целом? Я мог бы назвать Вас и Милюкова. С некоторыми оговорками причисляю к этим немногим людям и себя. Повторю то, что сказал в предисловии: идеи были в общем хорошие, люди были в большинстве хорошие, больше ничего хорошего не было. В частном же письме скажу и то, чего в статье не сказал: почти все остальное почти ничего кроме отвращения или хоть резко отрицательного отношения не вызывало, - по крайней мере у меня. Со всем тем и это хорошие идеи плюс хорошие люди есть явление в истории достаточно редкое. Не скрою, причины отрицательного отношения к революциям не одинаковы: у правых они совсем не такие, как у Вас, у Вас не совсем такие, как у Милюкова. Мне и хотелось уточнить в статье, что в особенности отталкивало ВАС от революций вообще и от февральской революции в частности.

Не стоит возвращаться к статье о шофере. Но ведь я говорил только о том, как была понята тогда Ваша статья. Я тогда был молодым человеком, но ясно помню, что наше поколение поняло Вашу статью не в том смысле, о котором Вы пишете. Надеюсь, эти строки моей статьи Вас не очень огорчили?

Все это пишу Вам доверительно. Только Вам.

Вероятно, Вам после болезни еще трудно писать. Если нет, сообщите мне, обратил ли Керенский в свою нынешнюю веру («Лига» и т. д.) много людей? Как к ней отнеслась группа, собиравшаяся в последние три года у Михаила Матвеевича на его обедах? Буду Вам очень признателен. Титов мне что-то давно не писал. А мы будем в Париже не раньше, как через месяц.

Боюсь, что доживем до третьей последней войны. К великому несчастью, она становится все более вероятной. Я недавно был в Италии. Специально поехал в Донго и там (в окрестностях) разыскал не без труда дом, в котором Муссолини провел свою последнюю ночь (вот что должны были бы осмотреть все диктаторы, - потому и упоминаю об этом). В этой самой комнате немало записал, записал рассказ хозяйки Бордоли о том, как к ней за ним пришли убийцы (я кое-как владею итальянским языком). Затем проделал из этого зловещего дома короткий путь к другому дому, у ворот которого он был расстрелян (этот дом № 14, напротив, всем показывают). У меня все это описано в рассказе «Номер 14», который был в свое время напечатан в «Н. Р. Слове»[668]

и появился в книге рассказов, вышедшей в Америке у Скрибнера[669]. Гораздо лучше было бы, конечно, тогда съездить в Донго, но тогда я не имел визы. Больших ошибок в описании обстановки я не сделал, так как был осторожен, пользуясь рассказом убийцы Валерио[670], напечатанным в коммунистических журналах. Однако кое-чего он сам не заметил, - ему было не до наблюдений, и этот господин вообще больше думал о красоте своих переживаний. Моя книга выйдет и в Англии, и я уже получил от британского издателя Кэпа разрешение добавить страницы две на основании того, что я видел и слышал в Донго. А главное, вдруг когда-нибудь та же книга найдет и русского издателя, - хочу, чтобы никаких неточностей не было.

Шлю Вам самый сердечный привет и лучшие пожелания. Поправляйтесь поскорее, дорогой Василий Алексеевич. Вы должны написать ту книгу, о которой я говорю в конце предисловия. Сердечный привет от Татьяны Марковны и от меня Марье Алексеевне.

Ваш М. Алданов

Сердечно Вас благодарю за то, что Вы говорите о моих писаниях, -чрезвычайно это ценю и очень тронут.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-15.

В.А. Маклаков - M.A. Алданову, 1 ноября 1949

1 Ноября [1949[671]]

Дорогой Марк Александрович!

Я еще не выходил, очень ослабел, но писать могу. О моей болезни не стоит больше думать. У меня были большие боли и «затвердение» в печени; можно было опасаться за характер и природу этого «затвердения». [Два слова нрзб]. Но, по-видимому, все свелось к «желчным» камням. Того, что случилось в «Истоках», мне не грозит[672]; я отделался «покоем» и весьма несносным «режимом». Теперь отвечу на Ваши вопросы.