«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

И уже совершенно не сомневаюсь, что Т.Л. [Сухотина-Толстая] никогда не стала бы делать ему тех конфиденций о матери, кот. он после ее смерти ей приписал. Также сомнительно, что Сперанский почему-то присутствовал, когда Ковалевский передавал Толстому приглашение Оксфордского Университета. Это постоянное присутствие Сперанского, о кот. упоминает [слово нрзб] и кот. само по себе не имеет интереса -результат болезненной ramolli[890] о себе напомнить. Интереснее могло бы быть то, что говорится о Чехове. Кстати, подражая Сперанскому, я мог бы рассказать, как присутствовал при знакомстве Чехова с Толстым в Ясной Поляне и как до завтрака - Толстой до завтрака никого не принимал, гулял с ним по саду и показывал Яснополянские примечательности. Так вот я никогда ничего подобного о Чехове от Толстого не слышал, хотя хорошо знаю, что он его вообще очень любил и некоторые вещи - «Душеньку»[891] - часто читал вслух. Не в стиле Толстого было говорить, что у Чехова больше таланта, чем у него самого. Он никогда себя не брал за мерило. Помню, впрочем, как Толстой раз говорил, что «мы все» - включая в это, конечно, и себя - не достойны, как писатели, развязать обувь у Герцена

[892]. Но часто он говорил не о себе. Кроме того, Толстой очень часто в зависимости от настроения свои оценки менял, по крайней мере в деталях. Я вспоминаю, как однажды он стал при мне Чехова осуждать за то, что в его сочинениях часто не видно, зачем он это рассказывает и что этим хочет доказать. Тогда только что вышла Чеховская книга «Хмурые люди»[893] - и он на ней стал это доказывать. Помните первый рассказ этого сборника о студенте, кот. пустили на возок на какой-то почтовый экипаж, как он все старался занимать кучера разговором, а тот угрюмо молчал, а потом разразился упреком: «На казенных повозках ездить запрещено. Я этого не хочу» и т. д.[894] Я тогда доказывал Толстому, что здесь есть содержание; зависимость поведения от случайного настроения и т. д. И помню, как был доволен, что в этом он согласился и меня похвалил. Но когда при таком, даже случайном отношении к Чехову - он стал его ставить выше себя - невероятно. Из этого один вывод - Сперанский очень ненадежный источник в воспоминаниях о прошлом. Но не хочу больше злословить. Его тщеславие в конце концов невинно, т. к. никого не соблазняет. Книги Бунина не читал, но послезавтра пойду его поздравить.

Преданный Вам В. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-5.

В.А. Маклаков - М.А. Алданову, 29 октября 1950

29 Окт[ября 1950[895]]

Дорогой Марк Александрович!

Чувствую на себе какой-то долг осведомить Вас со своей стороны о юбилее И.А. Жалко, что Вас не было: Вы бы лучше схватили и описали, что в нем было своеобразного.

С внешней стороны все прошло хорошо. При размерах его квартиры и состоянии здоровья - наплыва публики нельзя было не только желать, но и ждать. И тем не менее он был, и большой. Засиживаться или, вернее, «застаиваться» было нельзя - тесно; приходили и уходили, так и не встретясь друг с другом. В дальней комнате стояли - сесть было некуда, а в маленькой, где сам И.А. сидел на кресле - с докторским запрещением жать ему руку - люди примащивались на стульях и диванах.

Здесь, в этом наплыве «публики», никакой политики не было. Были люди всех «направлений» и без всяких направлений. Но можно было если не наблюдать, то заподозрить - некот[орую] тенденциозность в поведении «лидеров». Но Ступницкого не было - понятно; его личное отношение было понятно из газет, а приходить ему в общество -было бы неразумно и нетактично для самого И.А. Но все сотрудники Р[усских] Н[овостей] - были [слово нрзб] in corpore[896]. Иное дело «Русская Мысль». Она не промолчала; в день юбилея была статья В.А. Лазаревского, неблагоприятная Бунину[897]; мне передали, будто он сказал про нее: «Вместо приветствия он дал мне по морде». Но через день была другая статья за его же подписью, где с удовлетворением подчеркивалось отношение франц[узской] прессы и читателей к Бунину, и в этом видел [слово нрзб] по отношению к эмиграции. Словом, как вывод: главари не решили выступить явно против и, увидев, что их «армия» за ними не следует, с оговорками к ней присоединились. И эти 2 [слово нрзб] - массы, кот. Бунина читают и любят, и «властители дум», кот. не «смеют» просто промолчать и скрепя сердце присоединяются - очень знаменательны. Не знаю, был ли Мельгунов; я его не видел и о нем не слышал. И это тем интереснее, что его журнал, кроме вылазки против Вас за Вашу политическую неблагонадежность, сделал другую (тот же автор) - про статью Адамовича[898], кот. я не могу просто понять. За что он ополчился и что этим хотел доказать?