«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

С другой же стороны, в книге есть не критические, а положительные мысли автора, и, по-моему, их можно было бы и стоило бы изложить отдельно. Зачем в этом случае отталкиваться именно от коммунизма и даже от материализма? Думаю, что книга выиграла бы, если бы ее разбить на две работы. И, конечно, в этом случае и форма, «стиль» должны были бы быть разные. Надеюсь, автор на меня не посетует за эти критические замечания об очень интересной работе. Рукопись завтра Вам пошлю заказным пакетом. В другом пакете пришлю книгу Андреевского и обе мои химические работы. Вторая только что вышла.

Рад, что приезжает А.Л. Толстая. Мы в январе пробудем несколько дней в Париже, перед отъездом в Нью-Йорк. Думаю, об этой поездке никак не радостно. Постараюсь вернуться возможно скорее. Меня туда не тянет. Во всяком случае, жить я там не хотел бы, хотя люблю Америку. Александру Львовну увижу или в Париже, или в Нью Йорке.

Бунины мне пишут. По-видимому, он понемногу выздоравливает, -слава Богу. В «Фигаро» я прочел, что его «Воспоминания» появятся и по-французски.

Только что зашел ко мне Столкинд, - говорил, что завтракал с Вами в Париже (он только что оттуда вернулся) и что Вы были так же блистательны, как всегда, - цитирую его слова точно. Сказал также, что, по его впечатлению, Вы и слышите лучше. Он был только огорчен тем, что Вы на строгой диэте [так!]. Я этого не знал.

Мы оба шлем самый сердечный привет и лучшие пожелания Вам и Марье Алексеевне.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-16.

В.А. Маклаков - М.А. Алданову, 13 ноября 1950

13/XI [1950[908]]

Дорогой Марк Александрович!

Я упомянул о «ссоре» без всякого намека на Вас. Просто это стало таким «бытовым явлением», что подобное предположение нельзя обойти a priori - как возможность «болезни». Я пустил эту стрелу в «современные нравы», а не в наши отношения. Впрочем, поправляюсь; в последнее время моя личная переписка сокращается из-за моего почерка, на кот. некоторые даже обижаются. Разборчивости хватает на первый десяток строк, а так как я писал Вам от руки длинные письма, то Вы могли их еще не успеть разобрать. Но, как видите, это все «каламбуры».

За нас вот как пишут историю. Из письма Столкинда Вы заключили, что я на «строгой диете». Это недоразумение. Мне можно все, кроме яиц и шоколада. А так как яйца иногда заключены в тесте, то я обязан у хозяек справляться. То же насчет пирога, в кот. действительно был шоколад. Но в этом вся диета. Хуже то, что все-таки операция даром не прошла. Столкинд мне польстил, говоря, что я лучше слышу. Увы!

Наоборот, гораздо хуже. Я только надеваю более сильный аппарат, кот. ухо утомляет. Но по секрету Вам скажу, что и это неважно.

Я Вам писал, что Сперанский от «Рус. Мысли» и каких-то писателей - просил меня выступить с лекцией о Толстом. Я не имею ни малейшей охоты от них выступать, и отказался. Но во избежание лишних и неприятных разговоров сослался на нездоровье, на то, что я решил больше не выступать. И это правда. Я всегда не уверен, не нахожу нужного слова, забываю имена и пр. Это может быть незаметно с глаза на глаз - но точно обнаружится в публичном выступлении. Я помню, как Рахманинов[909] просил Шаляпина больше не выступать; он говорил, пока публика не заметила, что это уже не то. Конечно, пример не совсем подходящий. Но ведь у Шаляпина операции не было. Я же хорошо чувствую, что со мной произошел некий «обвал», кот. не надо форсировать. Мне еще помогает то, что я всегда считал, что моя репутация как оратора преувеличена. Но мое главное отличие, что я не «оратор» и не претендую им быть, и избегаю умышленно того, что могло бы показаться претензией на это. И все-таки со всем тем я публично выступать больше не стану, и тем более с объявлением об этом в газетах.

Я завидую Бунину, что он из своего «métier»[910] с собою ничего не потерял. В «моем» вышло не так, и пора уходить на покой; ведь он может быть исключительно интересным, как «покой», а не скучность - «деятельность». Словом, пассивность, а не активность.

А в смысле активности я пока вот о чем думаю. Не связав себя не только обещанием, но даже согласием, хочу сам для себя вспомнить всю свою жизнь, начиная с детства; отмечая неудачи, повороты и т. д. Словом, написать как бы оглавление к той книге, кот. была бы написана, если б я этим соблазнился. После этого будет самому яснее, стоит ли это воспроизводить в более или менее связном рассказе и какие моменты. Пока я память еще не потерял, это будет интересное переживание прошлого.