Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

Перестрелка все более усиливалась, и вот уже вместе с разрывами гранат стали слышны крики, среди которых заметно выделялись весьма крепкие русские выражения. Это наши, нагрянув на противника как снег на голову, завязали бой, и, наверное, только достигнутая внезапность избавила их от больших боевых потерь. Мы с ординарцем и еще человек 5–6 таких же неудачников, испробовавших неласковую воду Друти, добрались до этого крутого и, как оказалось, обледеневшего ската перед передней фрицевской траншеей. Удивились, как это нашим удалось так быстро без специальной обуви, а в обычных валенках преодолеть его, так как немцы специально поливали его водой и превратили в почти недоступную ледяную горку. Мы преодолели ее с помощью штыков и саперных лопаток, временами съезжая с нее вниз, почти как суворовские солдаты при переходе через Альпы. И нам уже не удалось участвовать в захвате первой траншеи немцев, мы добрались до нее, когда бой шел за вторую.

Как отмечал генерал Горбатов, немецкая оборона на реке Друть была мощной. Были там и доты с металлическими колпаками, и плотные минные поля, и проволока в три кола. Но на нашем участке минного поля не оказалось, а проволочные заграждения были слабыми. Может быть, это потому, что противник понадеялся на казавшуюся ему недоступность этого крутого склона, превращенного в ледяную горку. Но то, что для нашей атаки было выбрано одно из слабых звеньев обороны немцев, было еще одним свидетельством того, что командарм Горбатов в любой ситуации стремился избежать неоправданных потерь. Да и разведка у него хорошо поработала, сумела обнаружить наименее укрепленный участок немецкой обороны.

Мы с ординарцем и несколько других бойцов, разделивших с нами зимнее «купание», достигли траншеи, когда она уже была очищена от живых фрицев (трупов было много и в самой траншее, и за ней). Штрафники преследовали убегающих немецких солдат и в результате захватили плацдарм на участке Маньки – Коноплицы. Я, промокший до нитки и продрогший, как говорится, до самых костей, пытался догнать свой взвод и согреться хотя бы энергичными движениями, но тщетно. Добравшись до второй, тоже уже захваченной траншеи, я увидел командира роты, который приказал мне остаться здесь и собирать всех «утопленников» и ждать его распоряжений. А я не на шутку начинал понемногу замерзать. Почему-то вспомнилась песня о ямщике, который замерзал в степи. Конечно, я не в такой степени окоченел, меня немного выручала трубка, которую я курил уже довольно давно, еще до фронта. Она была массивной, солидной вместительности, с классически изогнутым чубуком и долго хранила тепло. Мой табак размок, и мне доброжелательно предлагали свой соседи по окопу, оставленные во втором эшелоне. Трубка эта хорошо грела руки, но остальные части тела от довольно крепкого, державшегося всю ночь и целый день мороза стали терять подвижность. Мои пропитавшиеся водой ватные брюки и такая же телогрейка постепенно превращались в ледяной панцирь. Ноги и руки мои кроме пальцев, гревшихся от трубки, уже практически потеряли подвижность, только голова еще вертелась на шее довольно свободно. Сапоги мои скоро стали ледяными колодками, и я опасался, как бы ноги не обморозились похуже, чем палец во время долгого зимнего похода в училище. Командир роты Михаил Сыроватский, видя, что толку от меня немного, приказал двоим легко раненным штрафникам доставить меня в медпункт батальона. Они и поволокли меня, как ледяную колоду, снова через Друть, назад. В батальонном медпункте, который размещался в палатке с печкой, орудовал наш доктор – Степан Петрович Бузун, небольшого роста, со старомодной бородкой. Его, наверное, никто, даже штрафники, не называл по воинскому званию. Он и его помощник, лейтенант Ваня Деменков, разрезали саперными ножницами на мне обледеневшую одежду и сапоги, стащили с меня этот панцирь, тут же энергично растерли всего от головы до пят смесью, кажется, спирта со скипидаром. Конечно, еще после кружки горячего чая влили внутрь меня и солидную дозу спиртного, одели меня во все сухое и даже обули в теплые валенки (наконец-то и мне доставшиеся). Так как в палатке было полно раненых, рядом в глубоком снегу мне отрыли яму, дно которой устелили хвойным лапником и прикрыли его частью плащ-палатки. Уложив меня туда, закрыли второй половиной плащ-палатки, «утеплили» ее сверху тоже еловыми ветками и… засыпали толстым слоем снега, оставив отверстие для доступа воздуха. Хорошо разогретый растиранием, да и внутренним «компрессом», я почти мгновенно заснул мертвецким сном.