Правдивые истории еврейского местечка Черняхов

Мария тоже ждала ребёнка. В селе были немцы, но на хутор они заглядывали довольно редко: забирали молоко, яйца и хлеб, который пекла Мария. Беременную молодую хозяйку они почему-то не трогали. Если бы им стало известно, что в погребе у этой бесхитростной женщины поселилась еврейка, трудно себе представить, какая участь постигла бы Марию, я уже не говорю о себе. О том, что стало с моим мужем, я старалась не думать. Я свято верила, что, когда закончится этот кошмар, он обязательно меня найдёт.

В действительности же всё было с точностью до наоборот: нашла его я, спустя много лет, когда посетила бывший концентрационный лагерь Аушвиц в Польше. Там, в одном из бараков, на стене среди многочисленных фотографий погибших я увидела фотографию моего Арончика, на которой стояла дата его прибытия в лагерь и страшная дата его смерти… Это была дата твоего рождения, мой мальчик. Ты родился в тот же день, когда не стало твоего отца. Не так. В тот день, когда не стало твоего отца, ты пришёл в этот мир. Бог дал ему силы: он продержался в лагере целых девять месяцев, что было большой редкостью.

Я верю в реинкарнацию, сынок, и поэтому знаю точно: душа твоего отца, а он был святой человек, перешла в маленькое тельце моего сына. Я это почувствовала, как только взяла тебя на руки. Мой Арончик как будто был рядом со мной: он обнимал меня своими нежными руками и уговаривал меня не кричать, когда Мария принимала у меня роды.

От нервного срыва после похоронки на мужа и тяжёлой работы на хуторе, на два месяца раньше положенного срока Мария родила маленького, нежизнеспособного мальчика. Мальчик прожил всего сутки. Мы с Марией похоронили его ночью под старой липой во дворе вашего дома…

Мария оправилась быстро, потому, что у неё, Изенька, была масса забот: корова, немцы и я. Два месяца она прикладывала к животу какие-то тряпки, чтобы никто не догадался о том, что её беременности уже не было. Она носила на себе эти тряпки до самого твоего рождения. Её житейская мудрость, её терпение и материнская любовь ко мне, хотя я была всего-то на пять лет её младше, её подвиг во имя любви заслуживает самой высокой награды из всех тех, что существуют в мире.

И я отдала ей тебя, моё сокровище, на шестой день от твоего рождения. Я сделала это сама, по доброй воле, поскольку понимала, что для того, чтобы выжил ты, должна уйти я. И я ушла ночью в никуда, сделав этой женщине два бесценных подарка – подарила ей тебя и единственную фотографию твоего отца. С тех пор я никогда и никому не дарю подарки. И никогда не принимаю их…»

Дальше читать я не мог, потому что плакал. Слёз не было – плакала моя душа. Теперь я понимал, почему мама всегда задумчиво сидела под старой липой, понимал, почему в доме не было больше фотографий отца…

Мама… Мама Мария уничтожила все снимки своего любимого мужа, погибшего на войне, ради меня, своего единственного сына. Господи! Мне сегодня исполнилось шестьдесят лет, и только сейчас я открыл для себя очень важную и простую истину: во имя любви к ближнему можно всё, и это «всё» – абсолютно оправдано. Ложь во имя спасения, жизнь во имя долга, смерть во имя жизни…

Жизнь моей матери Мирки продолжалась – это я узнал из следующих писем. Она попала в партизанский отряд, воевала, и в 1949 году её переправили в только что созданное государство Израиль. Там она много работала: совсем молодое государство нужно было отстраивать, потом училась, вышла замуж за очень хорошего человека и родила ему двух замечательных детей. Мальчика и девочку. Мальчика назвала Ароном, в честь моего отца, а девочку Марией – в честь моей матери.

«У меня есть брат и сестра в Израиле», – подумал я и обрадовался этому, как будто получил ещё один дорогой подарок от моей мамы Мирки.

Мирка написала в своём дневнике, что приезжала в семьдесят пятом году. Она была у матери, напугав её до смерти. Маме показалось, что Мирка приехала за мной. Она всегда помогала маме деньгами: каждый год в мой день рождения каким-то образом она передавала определённую сумму денег. Мы жили очень скромно, потому что мама боялась брать эти деньги непонятного зелёного цвета. Во-первых, это была валюта, доллары. Во-вторых, маме казалось, что, возьми она эти деньги, и те права на меня, которые она получила тогда, при моём рождении, перейдут от неё к другой женщине, к Мирке. Деньги мама складывала в трёхлитровую банку и банка находилась, как я узнал позже, под той же старой липой.

«Здравствуй, дорогой мой Изенька, любимый мой мальчик!…»

Так начиналось первое письмо в тетради. Так начинались все письма моей матери ко мне. Так начиналось и её последнее письмо.