Правдивые истории еврейского местечка Черняхов

“Теперь Залману не так одиноко”, – сказал кто-то в вагоне, и женщины завыли в голос… Так они и лежали вдвоём, прикрытые простынёй: старый и малый».

Глава четвёртая

Свадьба

«Настоящая еврейская свадьба должна обязательно проводиться под звёздами, сынок. Это для того чтобы было в еврейской семье “много детей, ярких, словно звёзды”… По еврейскому обычаю, жених и невеста какое-то время перед свадьбой не видятся, а встречаются только под Хупой. Перед Хупой жених приподнимает фату невесты, которая закрывает её лицо, чтобы убедиться, что перед ним его избранница. И только после этого начинается обряд Хупы… Жених надевает простое золотое кольцо на указательный палец невесты и в этот момент произносятся самые главные слова:

“Вот ты посвящаешься мне по закону Моше и Израиля”.

Потом разбивается бокал в память о разрушении Храма, и молодые удаляются в приготовленную для уединения комнату…

Такой должна была быть и наша свадьба, мой мальчик. Переполненный людьми вагон не предполагал, как ты понимаешь, ни комнаты для уединения, ни Миквы, куда должна окунуться невеста перед Хупой, ни обручальных колец… Но у нас всё это было, Изенька. Было именно в тот день, когда должна была состояться наша с Ароном свадьба. Об этом, оказывается, помнили все наши местечковые евреи. Помнили и готовились.

Тебе сегодня исполнилось девятнадцать лет, сынок, – ровно столько, сколько было твоему отцу, когда он на мне женился. Это хороший возраст для женитьбы, мой мальчик. Как бы я хотела быль рядом с тобой, когда ты будешь жениться, вести тебя под Хупу, пить за здоровье твоей молодой жены и радоваться твоим детям…

Всё, мой дорогой, не буду об этом… Нельзя…

Состав стоял уже вторые сутки. Нам не разрешали даже вынести трупы: маму маленького Йоси через день после его смерти положили рядом с ним. Она отказывалась есть и пить, и так и умерла от горя сидя. Просто обняла своего мальчика и умерла.

Утром к нам с Арончиком подошёл раввин и сказал:

“Пойдём, Арон, сегодня ты не должен её видеть”.

Люди переместились, и он оказался в другом конце вагона. Женщины достали простыню и верёвки, старик Шломо вбил два гвоздя в деревянную обшивку вагона, и получилась женская и мужская половина. Дети плакали, смеялись, женщины галдели, мужчины молились. Всё как всегда, как обычно. Они, эти простые люди, в совершенно нечеловеческих условиях попытались создать иллюзию нормальной жизни, и каким-то образом им это удалось!

Меня обтёрли смоченной в воде тряпочкой – это и была моя Миква. Миква – это такой маленький бассейнчик с дождевой водой. Такая Миква была построена рядом с нашей синагогой: когда женщина перед Хупой окунается в Микву, её соединение с мужем приобретает святость. А ещё говорят, что вода Миквы – словно вода материнского чрева из которого выходит младенец чистым и готовым к восприятию жизни. Так и девушка, окунаясь в Микву, выходит оттуда чистой и готовой к новой, взрослой, жизни…

После “окунания” меня одели в чудесное платье, которое экспроприировали у нашей местечковой модницы Дины. Фату сделали из её же красивой сатиновой комбинации, отделанной кружевами ручной работы, которую Дина зачем-то взяла с собой. Дина, конечно же, не сразу согласилась на это раскулачивание, но после долгих переговоров она отдала вещи, а женщины заплатили ей за убытки куском хлеба и маленьким кусочком сахара. Дина причитала:

“Вейз мир! За эту комбинацию я заплатила столько, сколько получает в месяц сам барон Ротшильд! Это так больно, чтоб вы знали!”

Я чувствовала себя ужасно неловко, говоря, что когда-нибудь смогу отдать ей этот долг.

“Надеюсь”, – сказала Дина и, обиженно засопев, отвернулась от почтенной публики.

Когда женщины разрезали комбинацию, Дина рыдала в голос, но Лея, самая старая в этом вагоне женщина, сказала ей: “Заткнись!” Причём сказала это она так громко, что заткнулся сразу весь вагон. Замолчали даже малыши, и в вагоне воцарилась такая тишина, что всем как-то сразу стало весело. И люди начали смеяться. Этот смех до сих пор звучит у меня в голове. Я никогда до этого и никогда после этого не слышала, чтобы люди так смеялись: до слёз, до истерики, до боли во всех частях тела, до изнеможения, долго-долго. Когда все немного успокоились, нам показалось, что в вагоне стало гораздо светлее. И когда на небе зажглась первая звезда, а она точно зажглась, хотя никто не видел сквозь стены вагона небо, началась церемония бракосочетания.

На мне было красивое Динино платье василькового цвета и туфли, подаренные мне Арончиком: я взяла их с собой как самое дорогое, что у меня осталось. Отковыряв четыре доски из обшивки вагона, привязав к ним простыню, соорудили Хупу. Под Хупу меня вели самые уважаемые женщины нашего местечка: всё та же старая Лея и жена нашего раввина Рахиль.