Правдивые истории еврейского местечка Черняхов

Какой же он был красивый, твой отец, Изенька, когда появился из-за занавески со своими свидетелями. Мы встали под Хупу, и раввин начал обряд. Меня, да и, пожалуй, всех присутствующих на этой свадьбе удивил тот факт, что у раввина в стакане было настоящее вино, а у Арона – настоящие кольца. Он взял всё это с собой, веря, что впереди у всех нас будет замечательное, светлое будущее.

Я всегда буду помнить слова, сказанные нам раввином:

“Дорогие наши дети! Вы вступили на путь, который ведёт к совершенству. А что, скажите, может быть совершеннее создания новой семьи? Я слышал от своего отца, что семейная жизнь подобна шлифовке алмаза. Есть алмаз и есть камень. Так как алмаз чрезвычайно твёрд, то и шлифовальный камень нужно прижимать к нему очень сильно. И если этот камень немного твёрже или мягче алмаза, один из них просто лопнет. Именно поэтому Бог делит душу на две части, помещая одну из них в камень – в мужчину, а другую – в женщину, то есть в алмаз. Я не знаю, сколько вы будете вместе, мои дорогие Арон и Мирка, возможно, до самой смерти. Я хочу, чтобы вы навсегда запомнили, при каких обстоятельствах вы поженились и пронесли эту память через всю свою жизнь, а также через жизни своих детей и внуков…”

Потом он отпил глоток вина из стакана, мы с Ароном сделали то же самое, и каждый, кто находился в вагоне, отпил вино из стакана. И было чудо: как когда-то, очень давно, евреям хватило маленького кувшинчика масла, чтобы светильник в храме горел восемь дней, так одного стакана вина хватило на всех, кто находился в этом вагоне. Не было смрада, не было войны, не было измученныхголодом людей, не было смерти, не было горя… Была свадьба. Настоящая еврейская свадьба. И была первая в нашей недолгой с Арончиком жизни брачная ночь. За той же перегородкой, в переполненном людьми и детьми вагоне. Правда, все делали вид, что спят.

Мы лежали на белоснежной новой простыне, которую прихватила с собой хозяйственная Хая. Под простынёй были доски и сено, собранное со всего вагона. Мамы шёпотом уговаривали детей:

“Тихо, Мотл, ты же хочешь, чтобы у Арончика с Миркой тоже родились дети? А если ты будешь плакать, то аист испугается и пролетит мимо нашего вагончика…”

“Хануся, маленькая моя, я понимаю, как тебе хочется кушать, но если ты будешь вести себя хорошо, может быть, и ты когда-нибудь выйдешь замуж за такого парня, как Арончик. И у тебя будет такая же фата, как у Мирки, и такие же туфли, или ещё лучше, и свой дом, в котором будет много-много еды… Спи, моя мэйдэлэ, спи моя маленькая…”

Всё произошло очень быстро и очень тихо – ни боли, ни вздохов, ни стонов… Мне не стыдно тебе писать об этом, мой дорогой мальчик, потому что ты уже достаточно взрослый, и нравы в современном обществе совсем другие. Мне и тогда не было стыдно, потому что мы понимали: каждый день мог быть последним. А ещё и потому, что все мы, люди из одного еврейского местечка, стали очень близкими друг другу людьми, практически одной семьёй. Горе и лишения сближали даже тех, мой дорогой, кто когда-то враждовал между собой.

Мы оба, я и твой отец, были первыми друг у друга, и ты был зачат именно в ту самую ночь, а это значит, что Бог благословил наш с Арончиком союз…»

Я перечитал ещё раз это письмо, потом ещё раз, потом ещё и вдруг отчётливо осознал, что адресовано оно мне. Именно с этого самого письма я вдруг понял, что я и есть тот самый Изенька. Я почувствовал это всей душой, поскольку она и была там, моя душа… Она витала, посланная на Землю Всевышним, потому что в тот самый момент моего зачатия Он подбирал для меня родителей, хотя Мирке с Ароном не суждено было ими стать… Первым моим порывом было броситься к матери и спросить её, что всё это значит.

Я вышел из дома и нашёл её в саду, под старой липой.

«Мама, объясни мне», – попросил я её, протягивая тетрадь.

«Прочитал?», – спросила мама.

«Не до конца», – ответил я ей.

«Читай, сынок», – сказала мне моя мама и заплакала…

Глава пятая

Ковчег Ноаха

На шестой день пребывания в вагоне люди очумели от голода, холода и непонимания, что же будет дальше. Мирка с Ароном, только что вошедшие в семейную жизнь, как будто ничего этого не замечали. Им не хотелось ни есть, ни спать: им хотелось смотреть друг на друга и говорить, не потеряв ни мгновения из того времени, которое им было отведено… Крики, стоны, агония, смрад делали невыносимой жизнь в этом поезде смерти. Но измождённые люди держались за жизнь до последнего…

Состав стоял уже два дня, как будто про него забыли. Измученные люди стали стучать в стены вагона, прося воды и хоть какой-то еды. Наконец все услышали, как кто-то подошёл к дверям, и замерли, боясь того, что натворили. Заскрежетал засов и немецкий офицер сказал, что нужны шестеро сильных мужчин. Арончик вошёл в шестёрку, поскольку был молод и силён. Их не было до самой темноты. Вернулись уставшие и измученные: вытаскивали трупы из вагонов – та ещё работёнка. Трупы сложили на перроне – никто и не собирался их хоронить. Мирка прижалась к пропахшему потом Арончику.