Правила одиночества

– Никакого хаоса не возникнет, потому что человечество – это саморегулирующий организм; к примеру, войны, эпидемии, землетрясения и прочие катаклизмы – ведь они происходят не просто так, то есть я хочу сказать, что нам известны только внешние причины их возникновения; объяснения, которые придуманы людьми в силу их ума, воображения; но внутренние причины – это природные процессы саморегуляции живого организма… Конечно, может возникнуть хаос, поначалу, но он сам собой и рассосется. Вспомним хотя бы вавилонское столпотворение. Естественные миграции органичнее, нежели те, что регулируются людьми, какими-нибудь ослами в ЕС или ООН, принимающими решения. Пересечение границ государства должно иметь уведомительный, а не разрешительный характер. Свод пограничных правил, таких, как конституция США, должен включать в себя лишь несколько причин, по которым тебя могут не пустить в страну, к примеру, если ты блядь, в смысле нарушитель…

– Я вас очень прошу! – взмолилась Севинч. – Вы вгоняете меня в краску.

– Извините. И этому есть доказательства. Или если ты болен опасной для общества заразной болезнью, к примеру бубонной чумой, бери-бери, оспой. А то что получается? Больной иностранец, имея визу, спокойно пересекает границу и заражает местное население, а здоровый, не имея визы, не может приехать в чужую страну. Или Березовский, обворовавший полстраны, спокойно уезжает в Англию и живет там. А несчастный азербайджанец, который не может прокормиться в своей стране, лишен этой возможности, потому что у него не тот паспорт и не та внешность, всюду на него смотрят волком, и вообще он не в той стране родился.

– Что поделать, – с улыбкой сказала Севинч, – родину, как и мать, не выбирают. Должна заметить, что в оригинальности суждений вам не откажешь, я это поняла еще при первой встрече. Давайте вернемся к интервью, вы готовы его повторить?

– Для вас я готов его повторять хоть каждый день, – галантно сказал Караев.

– Спасибо, – поблагодарила Севинч, – но я имела в виду другое: после того, что с вами случилось, ваши взгляды на эту проблему существования азербайджанца в России не изменились?

– Я понимаю, к чему вы клоните, я очень благодарен вам и тому человеку, который вытащил меня, и я постараюсь оказаться полезным ему и вам. Но я уверен, что здесь работали личные связи, а не политика, поэтому я остаюсь при своем мнении. Извините, иногда бывает так неловко отстаивать свои убеждения. После того, что вы для меня сделали, я, наверное, выгляжу свиньей.

– Вам не за что извиняться: я журналист, я задаю вопросы – вы на них отвечаете, если хотите.

– Вы вытащили меня из тюрьмы только потому, что вы журналистка? – спросил Караев.

– Я приехала к вам в офис, как мы договорились. В приемной сидела перепуганная секретарша, а в вашем кабинете – какой-то вдрызг пьяный тип как раз приканчивал бутылку коньяка…

– Вот скотина, – не удержался Караев.

– Простите?

– Это я не вам, ему, продолжайте.

– Мало того, он еще стал клеиться ко мне.

– Я убью его, – пообещал Караев.

– Из-за меня не надо, – миролюбиво сказала Севинч, – если только из-за коньяка. Б конечном итоге, мне удалось получить от вашей секретарши вразумительный ответ. Ничего личного, обыкновенное человеколюбие, к тому же мы земляки.

– Это называется филантропия, – уныло заметил Караев, – видимо, я уже не произвожу впечатления на женщин, старею. Но все равно спасибо. Я, пожалуй, еще выпью, если вы не возражаете.

– Ну что вы, напротив, – она засмеялась, – если бы меня выпустили из тюрьмы, я бы напилась в стельку.

– Спасибо, – сказал Караев, – я обязательно последую вашему совету, но позже.

Караев позвал официантку и попросил принести еще одну рюмку коньяка.

– А вы замужем? Хотя что я говорю – такая женщина, как вы, не может быть не замужем!

– К нашим отношениям это не имеет отношения, – ответила Севинч.

– Это тавтология, – сказал Караев, – простите, меня несет. Шарикову больше не наливать. Знаете, у меня врожденная грамотность – все время всех поправляю. Когда неправильно, мне режет слух, пора, видимо, к врачу обратиться. Один мой приятель, Валера Симонян, главный редактор газеты, все время злился на меня.

– Простите, вы сказали – Симонян? У вас приятель – армянин?

– Армянин? Как армянин? Да, действительно армянин, как это получилось? А вы что-то имеете против армян?

– Ну, как вам сказать. Один мой знакомый писатель подарил мне книгу, так я ее до сих пор не прочитала, спросите меня – почему.

– Почему? – послушно спросил Караев.

– Фамилия художника-оформителя – Симонян.

– Вопросов больше не имею, – сказал Караев, – но у меня есть смягчающее обстоятельство: я вам скажу, и вы все поймете – он бакинский армянин. Это несколько меняет дело, а как вы считаете?

– Принимается.

Подошла официантка, неся на маленьком подносе рюмку коньяка и блюдечко с ломтиками лимона, посыпанными сахаром.

– Он теперь в Америке.

– Кто?

– Симонян.

– Эмигрировал?

– Не совсем. В пятьдесят три года бросил семью, женился на двадцативосьмилетней армянке из тамошней диаспоры, сделал ребенка, живет там.

– Завидуете?