Нью-йоркскую точку зрения по данному вопросу представил Джером Брунер – один из титанов психологии развития. Он был когнитивным психологом с широким кругом научных интересов: от вопросов развития детского мозга до образования. Но в более поздний период он сосредоточился на роли нарратива в познании. Его самого и его исследования часто цитировали. Вот, например, Гайя Винс:
«Информация, передаваемая посредством историй, запоминается гораздо эффективнее (примерно в 22 раза). Это происходит, поскольку истории активируют различные области мозга».
О каких же различных областях мозга идет речь? Многие ученые работают над пониманием неврологической основы обработки нарративов. Тот факт, что здесь так часто фигурирует память, дает им определенные наводки. Но чтобы их правильно понять, нужно разобраться, каким образом мозг производит определенные типы воспоминаний.
Обратите внимание, что я намеренно использовал фразу «определенные типы воспоминаний» вместо более абстрактного слова «память». А все потому, что в нашем мозге имеется множество систем памяти, и большинство из них функционируют в полунезависимом режиме. Удивлены? Мысль о том, что Джордж Вашингтон был президентом, обрабатывается не в тех же областях, где хранятся воспоминания о боли от прикосновения к горячей плите. В свою очередь оба этих воспоминания обрабатываются не теми же зонами, которые ответственны за навык езды на велосипеде.
Какие же системы мозга участвуют в обработке и интерпретации нарративов? По мнению ученых, здесь необходимы как минимум два их типа. Первый – семантическая память, или концептуально-фактологическая. Это ваша способность помнить о том, что мероприятие, где вы присутствовали вчера, было свадьбой вашего лучшего друга. И еще то, что там подавали шоколадный торт. Другой тип, о котором мы уже говорили – эпизодическая память. Это память о конкретных событиях и персонажах и взаимодействии с ними в конкретном пространстве-времени. Это ваша способность вспомнить, кто первым пошел к алтарю на свадьбе, когда священник читал проповедь, а также дату и время мероприятия.
Эти два типа систем дают нам ключ к пониманию того, каким образом мозг работает с нарративами. По крайней мере с позиций памяти. Однако это мало что дает в понимании того, где этот процесс протекает физически. Для того чтобы это выяснить, обратимся к идеям Майкла Газзаниги. Он особенно известен своими работами по изучению когнитивных функций, происходящих в специфических отделах мозга, а также того, что называется функциональной латерализацией (например, за способность воспринимать речь отвечают зоны в левом полушарии, а за эмоции – в правом).
Газзанига считает, что в мозгу имеется своего рода нарративная «фабрика» – своеобразный генератор историй, латерализованный с левой стороны. Ученый называет этот механизм интерпретатором. Он выполняет агрегирующую функцию, объединяя небольшие наборы фактов с большими фрагментами временно́й ткани, чтобы создать нарратив.
Как ни странно, все это порождает в конечном счете некий ключевой нарратив, который делает нас нами и создает нашу личную историю. И хотя это похоже на самосознание (чем бы оно на самом деле ни было), многие механизмы интерпретации нарративов укоренены именно в этом ключевом метанарративе. Писатель-фантаст Тед Чианг прекрасно доносит эту идею:
«Люди – это истории. Наши воспоминания – это не беспристрастное накопление прожитых секунд; это повествование, которое мы собрали из отдельных моментов».
И нет никого, кто учит нас создавать эти нарративы. Кажется, что мы сами и создаем их и впоследствии на них же и опираемся. И, вероятно, делаем это бессознательно.
Способность мозга автоматически создавать нарративы и впоследствии от них же и зависеть – это просто кошачья мята для теоретиков эволюции, ведь она предполагает присутствие селективных и неселективных факторов влияния последней на определенные когнитивные навыки.
Но здесь же и загадка: какие преимущества в отношении выживания нашим слаборазвитым и грубым мозгам могла давать способность создавать воображаемые сцены и персонажей вокруг, скажем, «Властелина колец»?