Право первой ночи

— Ясно. Спасибо, что уделили время и простите за позднее беспокойство.

Адалин с замиранием сердца слушала, как шаги его приближаются к выходу, не зная, радоваться этому или отчаиваться. Но когда фон Миллер открыл дверь, то внезапно запер и вновь обратился к хозяину лавки:

— У вас есть жена?

Часть 30

Взгляд Людвига фон Миллера медленно и дотошно прошелся по идеально выглаженной тюли, по свежим розам в вазах, по вымытым до блеска старым потрескавшимся полам… Затем феодал оценил небритого аптекаря с явно не свежей рубашкой, а так же его растянутый, грязный передник.

— Нет, господин, — наконец ответил ему Баркеншоу, инстинктивно вжимаясь всем телом в стеклянное трюмо за спиной.

— Хм… — фон Миллер прикрыл глаза, жадно втянув аромат свежеиспеченных булок и сладкого компота из сушеных яблок. Пусть, когда-то давно на войне, мужчина и потерял острый драконий нюх, человеческий до сих пор был при нем. — Не накормите меня ужином? Путь к замку долгий и изнурительный…

Набравшись мужества, Баркеншоу, как на духу отчаянно выдохнул, тут же зажмурившись от страха:

— Здесь за углом отличная гостиница, при ней есть харчевня.

Феодал уставился на аптекаря прямым испепеляющим взглядом, способным вызвать у труса сердечный приступ. Окна в помещении запотели, а тело мужчин покрылось испаринами пота.

— Конечно, — сдался Баркеншоу, не в силах противостоять землевладельцу. — Проходите, господин. Мой дом, ваш дом.

На маленькой, непривычно тесной кухне фон Миллер снова подметил нечто необычное для незамужнего мужчины, не способного оплатить постоянную прислугу: свежий ужин, почти заштопанный свитер... Присев на самый край хрупкого старого стульчика, феодал едва не сломал его под собой, заставляя прогнившее дерево громко и неприятного хрустеть.

— Так-с, сейчас, — Баркеншоу заметался по комнате, словно впервые залезая в каждый ящик и изучая его содержимое. — О, вот ложка! А эта тарелка отлично подойдет…

Буквально вчера Адалин зачем-то навела дотошный порядок в каждой части дом, о чем сейчас безумно сожалела. Слишком уж сильно незваный гость акцентировал на этом внимание! Сидя с внешней части стены, она слышала каждую фразу, брошенную вскользь фон Миллером и ожидала его ухода. Время шло, а этого не происходило… Ноги уже начинали коченеть, одежда промокла до нитки. Девушка старалась беззвучно согревать пальцы рук теплым дыханием и теперь болело еще и горло. Адалин замоталась с головой в плащ, но сделала только хуже.

— Вкусные пирожки, — услышала она голос бывшего жениха и тут же представила образ их семейной жизни, которой не суждено было состояться. Девушка была настолько обессилена, что не смогла понять: рада этому или недовольна. — Вы обязаны рассказать рецепт моему охраннику, он запишет и передаст повару.

— Это пустое, — отмахнулся лекарь, — В вашем замке, наверняка, готовят более изысканные и вкусные блюда.

Людвиг фон Миллер сделал резкий вздох, заставляя крылья носа предупреждающе трепетать. Глаза его сузились, а лицо будто вытянулось и навострилось, словно у ястреба. Глядя в упор на аптекаря, он отчеканил по слогам прямой приказ, не терпящий отказа:

— Я хочу эти. Вам ясно?

— Да, господин! Конечно, — с перепугу хозяин лавки подскочил на ноги, готовый отдать гостью все, чтобы он не попросил, лишь бы тот поскорее ушел и перестал что-то непреклонно требовать. Но сдать такую нежную и невесомую Адалин не позволяла совесть и остатки чести, посему он снова солгал:

— Дело в том, что пирожки приготовил не я. А моя… кхем… любовница.

На мгновение фон Миллер замер, лишь спустя целую вечность прочистил горло и до хруста сжал края стола.

— Кто она?! — голос его словно стал громче, опаснее. Ответь Баркеншоу неправильно и ему пришел бы незамедлительный конец.

— Она замужняя, выдать ее имени не могу. Но, если быть уж совсем откровенным, дом находится совсем рядом, — прозрачно намекнул он феодалу, кивая в сторону булочной. — Если вам вдруг захочется получить подтверждение моих слов, увы, дама правду не скажет.

Фон Миллер облегченно выдохнул, спрятав лицо за ладонями. На мгновение он даже поверил, что его Адалин могла сбежать ради семейной жизни с каким-то перепуганным хлюпиком в богом забытом месте. И все же что-то отчаянно не давало ему уйти прочь, заставляя сидеть на месте и странно поглядывать на дверь, словно в ожидании кого-то.

Прошло больше часа, когда Баркеншоу разрушил неловкое молчание своим нелепым писком:

— Простите, вы хотите остаться на ночлег?