Предатель. Чеченские рассказы

А Наташа, Наташенька, была мила. Строила смешные рожицы и при этом сильно смущалась. Она очень хотела понравиться, и они видели это и делали вид, что принимают всё за чистую монету, но Миша наверняка знал, что, ложась спать, мать скажет: «Да, очень хочет бедная девочка в городе остаться». — «Не дрейфь, мать. Знаешь, сколько у Михаила ещё таких девочек будет?» — Отец повернётся на бок и зевнёт.

А Наташа, отдыхая на Мишиной груди, скажет, только для того чтоб ему угодить:

— Хорошие у тебя родители.

А голосок её дрогнет, и получится неловко, она поспешит с поцелуями и ласками, на самом деле желая лишь побыстрее уснуть…

Скоро, очень скоро, он начал орать на неё и называть сукой, а она лишь преданно смотрела ему в глаза.

— Почему макароны холодные?!.. Блядь… сука!

Очень, однако, себе на уме была девушка, ведь тоже зачем-то овечкой прикидывалась, а делала всё по-своему: хоть убей ты её, но нужно было ей обязательно лезть на письменный стол и укладывать в стопочки отдельно книги, отдельно тетради. Разыгрывала потом идиотку и терпела оскорбления, и чем дальше, тем больше.

Всё хорошо было у Миши, девчонка классная, и в компании, и вообще, но запил он больше обычного и домой, в свою собственную, после бабушки доставшуюся квартиру идти не хотел… А там, в квартире, и подогреваемый через каждые пятнадцать минут (чтобы, не дай бог, не остыл) ужин, и холоднющее пиво, и все радости медового месяца, с восточными, французскими и какими хочешь утехами… Ан нет, засиживался где угодно, в пивных, и даже у Лёхи ночевал пару раз.

И видел Миша, что превращается он в какого-то несусветного изверга, но сколько ни говорил себе, что нельзя так, а с собой ничего поделать не мог. Только не бил что, потому что не за что было, слишком исполнительная была.

И заметил ещё Миша: любила Наташа его подпаивать. Незаметно так провоцировала… А как ей иначе было бедной, если посудить?.. Натурой Миша, в смысле выпить, пошёл в отца — добрый становился, любвеобильный, всем всё желал подарить — кому деньги, кому любовь.

Надоела она ему — до чёртиков. Давно он выискал все её недостатки. Бёдра у Наташи были неширокие, а Мише всегда нравились девочки с треугольничком между ног, грудь хоть и упругая, но небольшая, тип лица не восточный совсем, европейский даже… Такие Лёхе нравятся, но он же не Лёха… И не в шутку уже, хоть и по пьяне, говорил: забирай!.. Но тот не хотел. Боялся, наверное, «объедок подобрать» — тоже болван ведь.

Но поразительно, феноменально, как говорил Лёха, — жалко было её. Не любил совсем, а жалко… как уличную кошку подобранную. И когда пьяный был, она плакала, а он жалел её и гладил по голове, и готов был всё сделать, лишь бы не плакала, обещал любить и помещал в собственную мечту о яркой заграничной жизни. А в следующий вечер он приходил не в духе и трезвый, и она снова становилась «конченой тварью», сукой и блядью.

Через полгода случился у Миши день рождения, Наташа испекла красивый, с пом пушками и завитушками, торт, наделала салатов. Пришли родители. И отец, на кухне, противно подмигивая, выпуская маслянистыми губами дым, щупал почву: не собираетесь, мол… А Миша отмалчивался. Призадумывался он давно — затянулось, непривычно затянулось… Сначала подыскивал замену. Одна брыкнула, у другой парень оказался, а сейчас и замены не надо, отвязаться лишь бы, а перебиться — не проблема. А из комнаты смех — рассмешила маму всё-таки. И умилённо так щебечут… невестка, блин…

В другой вечер пришёл Лёха с пивом и раками. Мода в тот год у них завелась — раки, а разобраться, что в них хорошего?.. Есть нечего, тарань куда лучше… И так по пиву хорошо ударили, что сами почти раками заползали, и Наталья первая.

— Наташ, за тебя, т-твою красоту! Миха, тебе повезло…

— Хочш, подарю? Другу дарю, забирай!..

— Ха-ха-ха-ха, — и она больше всех заливается: к Лёхе, так к Лёхе, а что ж? — если надо… И видно, главное, что они больше на пару похожи. Он интеллигент, сукой называть не будет, тоже в городе живёт, она умница, сам говорит — красивая.

Но у дурня этого комплексы открылись, утром проспался не до конца, пива пить не стал и свалил. И всё потянулось как раньше, и прожили почти год. Осень, зиму, и лето уже начиналось. Стал Миша тут неладное замечать. А именно — попытки забеременеть. И тогда уже решил — пути назад нет, сворачивать нужно весь этот бурный роман. А привык уже к Наташе, и кто знает, что было бы, если б забеременела. Так и жили бы, наверное, как все живут. Сука и сука — а ты кобель.

Когда посдавали сессии, уехала Наташа аж на три недели домой. И тут понял Миша, что легко на самом деле жить, и хорошо одному как!.. Беда только — привык к вкусностям, да ничего, пошёл на стройку работать, подсобником, деньги были, и покупал себе то пельмени готовые, то вареники. А ухайдокивался так с кирпичами этими и раствором, что ночью никто уже не нужен, спать, завтра рано на работу.

Конечно, это её ошибка была, тут бы хваткой держать, ослабила, но и у неё силы вышли. А там ведь дом, мама, такое же хамло отец, брат младший, и самый любимый и больше всех её любящий пёс Тотошка.