На вид чудища были совсем небольшими, всего лишь вдвое длиннее роста человека. Яркая чешуя, выпученные глаза и зубастая ухмылка. И хотя они не поспевали за Буруу, отставая и заставляя океан гневно пениться и бурлить, сам их вид наполнял Юкико холодным ужасом. Она открыла Кеннинг и пыталась достучаться до сознания Буруу, пока из носа у нее не потекла кровь и ее не начало трясти. Но он проигнорировал ее призывы, не ответил ни на один ее крик. И тогда она обнаружила, что крепко хватается за него,
Юкико трясло от страха и истощения, болел живот, и ветер царапал кожу. И вот уже к ним потянулись обсидиановые щупальца, возникающие из тумана, как тени голодных мертвецов. В горле пересохло, а зубы застучали, когда она открыла рот, чтобы смочить дождем горло. Закрывая глаза, она увидела вспышку молнии над кожей. И вдруг, среди ревущего шторма и ветра, воющего между зазубринами черного стекла, она услышала этот звук.
Слабый гром хлопающих крыльев.
Буруу заскулил, долго, скрипуче подвывая – таких звуков она от него никогда не слышала. Юкико открыла глаза и сквозь освещенный молнией мрак увидела проблеск перламутра между вершинами из черного стекла.
На секунду весь страх, усталость и печаль отступили. Осталось только удивление, что мир создал такое великолепие.
Она вроде и походила на Буруу, но при этом была абсолютно другой. Меньше, изящнее, точно кромка булатной стали. Клюв крючком, черный, как камень вокруг; глаза цвета расплавленного меда, будто обведенные тушью. Голова – белая, словно снег Йиши. Оперение напоминало веер из кинжалов, спускавшихся вниз по горлу. Широкие крылья рассекали воздух, подобно клинкам, они были расправлены, как огромные белые руки, и обнимали бурю, точно летний ветерок. Она была мускулистой и пушистой, легкой и твердой, с острыми, черными как ночь когтями. Задние лапы и длинный хвост прорезали толстые полосы цвета черного дерева.
Буруу взревел, но самка, казалось, уже знала о его присутствии и поднималась по спирали сквозь чащу стеклянных шпилей. Он следовал за ней, как нитка за иголкой. Разум его вспыхнул ее ароматом, поэтому силой воли Юкико разорвала тонкую связь между ними и вылетела на холодный воздух и чистый дождь, а ее внутренности дрожали от силы его желания.
Они петляли в каменном лесу, ныряя и кружа между сверкающими клыками обсидиана. Она была меньше и быстрее, и Буруу изо всех сил старался не отставать от нее или бросался за ней в просветы между изломанными черными башнями, через которые, казалось, невозможно пройти. Она вела их на запад – навстречу приглушенному закату. Юкико потянулась за ней сквозь дождь крошечной частичкой, прищурившись от напряжения: ее почти ослепили искры сознания самки.
Вспышка агрессии. Замешательство.
Голос ее гремел, подобно раскатам грома, но в нем чувствовалось тепло меда, окаймленное мягкостью, как клубы сине-черного дыма отцовской трубки.
Самка повернула вправо и взлетела между двумя каменными клыками. Она быстро оглянулась через плечо, и Юкико почувствовала, как в ней нарастает любопытство, а под ним – презрение. Гнев. Чувство, близкое к ненависти.
Юкико взвизгнула и прижалась к шее Буруу, когда он резко повернул на 90 градусов, продираясь между двумя обсидиановыми вершинами. Она почувствовала, как камень прошел в нескольких дюймах от ее позвоночника. Сила тяжести потянула ее вниз, и она взмолилась, чтобы оби, завязанный узлом на шее Буруу, удержал ее. Она едва не слетела с его спины, когда он выпрямился и бросился под изогнутый выступ.
Самка белой вспышкой неслась сквозь дождь впереди.