Предатели

После службы Танкилевич против обыкновения не задержался, а поспешил уйти, отговорившись, что ему нужно повидать дочь. По субботам после службы он часто заглядывал к дочери и ее мужу — они снимали квартиру в другой, несколько менее запущенной части города. Светлана всегда передавала для них гостинец — хоть банку солений или несколько яиц от своих курочек. Танкилевич старался время от времени подкинуть им полсотни гривен. Взамен дочь помогала ему: раз в месяц ходила в «Хесед» за его пособием. Но сегодня ему предстояла встреча с Ниной Семеновной, встреча его страшила, и он решил больше ничего не планировать. Рассудил так: если встреча пройдет хорошо, то он вполне успеет позвонить дочери и увидеться с ней. А если плохо, то не в таком он будет состоянии, чтобы кого-либо видеть. Мысль о том, каково ему будет, если встреча пройдет плохо, заставила его содрогнуться.

Встречу Нина Семеновна назначила в «Хеседе», в своем кабинете. Вообще-то по субботам ее обычно не было, в шабат «Хесед» не работал, но она сделала ему одолжение. Танкилевич знал, что доставил ей неудобства и это вряд ли расположит ее к нему, но что ему оставалось? Десять лет назад, когда он впервые к ней обратился, он настоял на том, чтобы встретиться по окончании присутственных часов — дабы никто их не подслушал. Он думал и на этот раз поступить так же, но потом решил, что разговор в конце долгого рабочего дня ничем не лучше, чем в середине тихой субботы. К тому же тогда бы пришлось дополнительно ехать в Симферополь, еще шесть часов трястись в троллейбусе на жестком пластмассовом сиденье — гнетущая, пугающая перспектива.

От синагоги до «Хеседа» было минут сорок пять. Сначала пешком до автобусной остановки, потом две маршрутки, потом еще десять минут ходу до жилого дома — в нем на первом этаже располагались офисы «Хеседа». Богатый еврей из Америки, чьи предки были родом из Симферополя, выкупил это здание и предоставил помещение «Хеседу». Повезло. У других диаспор — татар, украинцев — в помине такого не было, хотя в странах Персидского залива имелось немало богатых арабов, а в Канаде — богатых украинцев. Но расположение здания оставляло желать лучшего. Кроме той синагоги, куда ходил Танкилевич, в городе было еще две, реформистская и хабадская, — обе соперничали между собой и обе тоже находились далеко от «Хеседа». Все знали о великой цели Нины Семеновны — вернуть старое здание талмуд торы, школы для еврейских мальчиков одна тысяча девятьсот тринадцатого года постройки. Большое, в прекрасном месте, для «Хеседа» оно подходило идеально. С таким зданием они могли бы по-настоящему развернуться. Но уже много лет его занимал Институт физкультуры. В девяностых годах кое-какие дома местным диаспорам вернули, но надежды на то, что власти расстанутся с этим зданием, было мало. И государство, и евреи — все бедствуют. Ну а раз бедствуют и те и другие, ни о каких моральных и исторических притязаниях и речи быть не может. Да, гестапо заняло здание под свой штаб. Да, сгоняло сюда евреев, перед тем как отправить на ужасную смерть. Но студенты Института физкультуры ни в чем таком повинны не были. За что же их выселять?

Преступления нужно исправлять! Вот почему. Но этого никогда не случится.

Улучшения ситуации не намечалось. Только что они читали кадиш по Исидору Фельдману. Дело само по себе печальное, но с уходом Фельдмана их стало меньше — и от этого становилось еще печальнее. Все шло к неизбежному концу. Во время молитвы Танкилевича не покидала диковатая мысль, что для кадиша по Фельдману очень не хватает голоса Фельдмана.

Танкилевич позвонил в дверь «Хеседа» и стал ждать, когда ему откроют. Позвонил снова и вдруг услышал — к двери приближаются чьи-то шаги. Щелкнула задвижка, и на пороге возникла Нина Семеновна. Красивая осанистая еврейка за пятьдесят, португальского типа, с оливковой кожей, крупными чертами лица, нисколько никому не доверявшая и привыкшая жить в мире лжи и стяжательства, где под подозрением находятся все. Включая Танкилевича.

Она не поздоровалась, сказала только:

— Проходите.

Он проследовал за ней через пустой вестибюль, где обычно сидел охранник. Потом по узкому коридору, темному, потому что она не сочла нужным включить свет. На стенах были стенды. На них всегда что-то висело. Помнится, раньше один из них был посвящен нобелевским лауреатам-евреям — Эйнштейну, Бору, Пастернаку и так далее; их портреты сопровождались краткими биографиями. Теперь здесь разместились местные евреи — герои войны — солдаты, моряки, партизаны. Десятки пришпиленных к стенам фотографий; герои войны на них были запечатлены кто в юности, кто в более зрелые годы. Они миновали лекционный зал, библиотеку, игровую комнату. Дойдя до конца коридора, Нина Семеновна указала на дерматиновый стул, стоявший перед дверью в административную часть.

— Подождите здесь, пожалуйста, — хмуро сказала она. — У меня другой посетитель.