Предсказание

Дальше Костя не мог читать. Так вот оно как! Он забыл о «Переписке», гортань пересохла. Словно его заперли и не дали воды. Он попробовал стряхнуть оцепенение, как щупают голову, ноги, убеждаясь, что жив и все прошло вместе со сном. Но это не помогало. Наконец столбняк отступил. Он уже владел собою, но что-то другое, еще более сильное входило в него. Он ведь знал финал. Бессмысленная гибель Тамары. Одинокий парень, живущий в этом доме.

Всего несколько страниц оставалось в тетрадке. Отрывки. Перечеркнутые заметки.

«…У нас родился сын. Готовый, счастливый. Потому что с волосами. Другого у нас и не могло быть. Назвали Петей в честь деда. Теперь я пойму, каким Николай был в детстве.

Его нянчит Софка. Но у них с Мишуней новость. Через два месяца они уезжают. Насовсем. В новый город на Дальний Восток. Мишуня – главный конструктор завода. Софке везет, сколотила какой-то драматический коллектив. По-моему, это здорово. Начать жизнь сначала».

Следующий отрывок много лет спустя:

«…Едем с Птенцом по Волгобалту. Канал еще не открыли, но Коля все устроил. Он все устроил, он шлет по сто радиограмм, но его нет с нами: кончает книгу. Петька бегает за экскурсоводом, что-то записывает. В каюте у нас снова образовался зверинец. Вот вам и школьник. На будущий год в отпуск поедем все вместе. В Алушту. Будем валяться на пляже, а вечером бегать на танцплощадку с кипарисами…

Если Коля сможет, прилетит. В Петрозаводск, потом Кижи. Если сможет…

Я гляжу в иллюминатор и все запоминаю. Чтобы рассказать тебе о затопленных березах, стоящих по колено в воде, о церквах на высоком берегу, о плотинах и шлюзах. А потом будет Петрозаводск и Кижи. Твои Кижи…»

Последние страницы пустые. Почти треть тетрадки не заполнена. Неужели на этом оборвалось?

Он еще раз внимательно просматривает каждый листок. Ничего. Только письмо какое-то. Видно, неотправленное.

«Ах, Колька, Колька, полосатый мой, – пишет Тамара, и снова буквы прыгают то вверх, то вбок, не соединяясь друг с другом. – Я иногда думаю, за что мне это в жизни ты. Может, и правда тоска наша и частые разлуки – расплата за счастье? А? Ты как думаешь?

Только раз мне показалось, а вдруг… Как мячики, лишенные земного притяжения, будем носиться в воздухе, не умея найти друг друга и задыхаясь?

Чертовщина и абсурд. Не может ничего быть! Мы всегда будем вместе, пока живы!

Очень тяжело мне достался разговор с Надей. Все наши решили, что она возьмет отпуск от своего буфета и недельку поживет вместе со мной и Петькой на даче. Ладно? Ребята ее ушли в поход, и она одна сейчас. Если б ты знал, как она мучится! Вот тебе и Валентин Гребнев! Что отмочил? Все это у них с Лидочкой началось, когда мы четверо суток сидели в Копенгагене. Лондон не принимал. Туманы. Мы бездельничали, слонялись по аэровокзалу. Помнишь, я рассказывала, там деревья растут прямо из пола. Питались мы за счет авиакомпании и изнывали от тоски. Ни в город не выйдешь, ни денег. А Лидочка вдруг чем-то отравилась. Мы перепугались страшно. Валентин больше всех. Поместили ее в изоляторе. Он стал навещать. И пошло…

Мне кажется, пока он с Лидочкой окончательно не решил, зачем ему домой показываться? Правда? Он ведь не умеет обманывать и изворачиваться.

Знаешь, Колюнь, при всей грубой прямолинейности Нади она все понимает очень тонко. Однажды ночью она спросила меня: «Неужели в жизни… достаточно тумана, четырехдневной посадки и соседства какой-то потаскушки, чтобы все – капут, в щепки? Почему-то ее обязательно надо «спасать», а все, что не она, – побоку? Если уж Валька такой, то и жить незачем…»

Прекращаю писать. Надя идет сюда.

Как хочется ей добра!

И как хочется прозрачного, светлого неба нам с тобой! Полосатенький, так надо тебя. До ломоты в висках…»

Костя сидел над зеленой папкой. Он ни о чем не думал. Он не умел разбираться в этом. В конце концов – чужие ему люди. Он уйдет отсюда и забудет обо всем. Черт с ней, с «Перепиской»! Бежать сломя голову. Умывать руки.