Прекрасные и проклятые

(Отчаянно пытаясь сосредоточиться, Э н т о н и  припоминает, как зовут его гостя. После напряжения, сравнимого разве что с родовыми схватками, память разрешается кратким «Ф Р Е Д», вокруг которого он торопливо строит предложение «Просто здорово, Ф р е д!» Компанию тем временем охватывает легкое смятение, предшествующее знакомству. М о р и, который в силах разрешить ситуацию, предпочитает со зловредным наслаждением наблюдать.)

Э н т о н и (в отчаянии) . Леди и джентльмены, это… Фред.

М ю р и э л (с легкомысленной любезностью) . Привет, Фред!

(Р и ч а р д  К э р э м е л  и  П э р э м о р  приятельски приветствуют один другого по имени, последний, припоминая, что Д и к  был одним из тех на курсе, кто никогда не снисходил до разговоров с ним — Д и к, тщетно надеясь, что П э р э м о р  — некто, с кем он раньше встречался в доме Э н т о н и.

Три молодые женщины поднимаются наверх.)

М о р и (вполголосаДику) . Не видел Мюриэл со свадьбы Энтони.

Д и к. Да, она прямо расцвела. Ее последняя фразочка: «Ну, я вам доложу!»

(Э н т о н и  какое-то время выдерживает схватку с П э р э м о р о м, наконец пытается вовлечь в разговор остальных, предлагая всем выпить.)

М о р и. Я уже изрядно потрудился над этой бутылкой. Спустился от слова «хранить» до «изготовлено». (Показывает на этикетке.)

Э н т о н и (обращаясь к Пэрэмору) . Невозможно угадать, когда эти двое заявятся. Однажды попрощался с ними под вечер, часов в пять, и, черт меня побери, в два часа ночи они уже снова приперлись. Подъезжает к самому крыльцу наемный лимузин из самого Нью-Йорка, и из него, естественно, выходят эти двое и, естественно, пьяные в лоск.

(П э р э м о р  с благоговением смотрит на обложку книги, которую держит в руках. М о р и  и Д и к  обмениваются взглядами.)

Д и к (с невинным видомПэрэмору) . Вы работаете здесь в городе?

П э р э м о р. Нет, в поселке Лэйрд-стрит в Стэмфорде. (Поворачиваясь к Энтони.) Вы и представить себе не можете, насколько бедны эти небольшие коннектикутские городки. Итальянцы и другие эмигранты. В основном католики, вы знаете, поэтому очень сложно достучаться до них.

Э н т о н и (вежливо) . Ну, и преступность, конечно?

П э р э м о р. Не столько преступность, сколько невежество и грязь.

М о р и. Я считаю, что всех невежественных и немытых людей надо немедленно казнить на электрическом стуле. Но я обеими руками за преступников — придают жизни яркость. Беда в том, что если вы решите наказывать невежд, вам придется начать с первых семейств государства, потом придется переключиться на киношников и наконец заняться Конгрессом и духовенством.

П э р э м о р (заставляя себя улыбнуться) . Я имел в виду более фундаментальное невежество… даже в смысле языка.

М о р и (задумчиво)

. Да, тяжеловато им приходится. Нельзя даже за новинками поэзии следить.

П э р э м о р. Только проработав месяцы в таком поселении, начинаешь понимать, насколько тяжела ситуация. Как сказал мне наш секретарь, грязи под ногтями незаметно, пока не вымоешь руки. Конечно, мы уже привлекаем большое внимание.

М о р и (грубо) . Ваш секретарь с таким же успехом мог сказать, что если засунуть бумагу в печь, то она немедленно загорится ярким пламенем.

(В этот момент к компании присоединяется свежеподкрашенная, вожделеющая поклонения и наслаждений  Г л о р и я, сопровождаемая двумя подругами На какое-то время беседа рассыпается на части. Г л о р и я  отзывает  Э н т о н и  в сторону.)

Г л о р и я. Пожалуйста, Энтони, не пей много.

Э н т о н и. Почему?

Г л о р и я. Потому что, когда напиваешься, ты делаешься такой простоватый.