Прекрасный мир, где же ты

После ужина Феликс вышел во двор покурить, а Айлин поднялась наверх позвонить. На кухне Саймон и Элис мыли посуду. В окне над раковиной время от времени мелькала невысокая, стройная фигура Феликса – он бродил по сумеречному саду. Мерцал огонек его сигареты. Элис наблюдала за ним, вытирая посуду клетчатым полотенцем, расставляя ее по шкафам. Саймон спросил, как продвигается работа, и она покачала головой. Не могу говорить об этом, сказала она. Это секрет. Хотя, нет, я с этим покончила. Я больше не пишу книг. Он протянул ей влажную салатницу, с которой капала вода, и она вытерла ее. Как-то не верится, сказал он. Феликс исчез из виду, не то зашел за дом, не то скрылся за деревьями. Придется поверить, сказала она. Я выгорела. У меня было всего две хорошие идеи. И все равно это было слишком болезненно. И я уже богата, ты же знаешь. Думаю, я богаче тебя. Саймон положил на сушку рядом с раковиной щипцы для салата и сказал: Наверняка. Элис поставила миску в шкаф и закрыла дверцу. В прошлом году я выплатила мамину ипотеку, я тебе говорила? У меня столько денег, что я порой трачу не задумываясь. И еще на что-нибудь потрачу, у меня есть планы, но я очень неорганизованная. Саймон взглянул на нее, но она отвернулась – сняла с сушки салатные щипцы, завернула в полотенце. Великодушно с твоей стороны, сказал он. Она смутилась. Ну да. Я все это говорю, чтобы ты думал, будто я хорошая, сказала она. Ты же знаешь, я жажду твоего одобрения. Она бросила щипцы в ящик для приборов. Я полностью тебя одобряю, сказал он. Она передернула плечами и полушутя сказала: Нет, нельзя меня полностью одобрять. Но немножко можно. Он помолчал, оттирая губкой форму для запекания. Она с беспокойством глянула в окно и снова ничего не увидела. Сгущающиеся сумерки. Силуэты деревьев. Как бы там ни было, она теперь со мной не разговаривает, сказала она. Никто из них. Саймон замер, затем поставил тарелку на сушку. И мать, и брат? – сказал он. Она взяла тарелку и принялась быстро, грубо натирать ее со словами: Или я с ними не разговариваю, не могу вспомнить, кто первый начал. Мы поссорились, когда я была в клинике. Ты знаешь, они опять съехались. Саймон отпустил губку, и та утонула в раковине. Сочувствую, сказал он. Как жаль. С резким, обжигающим горло хохотом она набросилась с полотенцем на форму для запекания. Самое печальное, что мне гораздо лучше, когда можно не видеться с ними, сказала она. Это не совсем по-христиански, я знаю. Надеюсь, они счастливы. Но я предпочитаю быть с теми, кому я нравлюсь. Чувствуя, что он наблюдает за ней, она наклонилась и с грохотом запихнула форму в дальнюю часть шкафа. Вряд ли это не по-христиански, сказал он. Она снова отрывисто рассмеялась. Как приятно это слышать, ответила она. Спасибо. Мне стало гораздо лучше. Он выловил губку со дна раковины. А ты как? – спросила она. Он робко улыбнулся, глядя на мыльную воду. Все хорошо, сказал он. Она продолжала наблюдать за ним. Он взглянул на нее и с иронией спросил: Что? Она невинно приподняла бровь. Я что-то не понимаю, что происходит, сказала она. В смысле между тобой и Айлин. Он сосредоточенно уставился на раковину. Добро пожаловать в клуб, ответил он. Она задумчиво крутила в руках полотенце. Вы сейчас просто друзья? – сказала она. Он кивнул, бросил на сушилку лопаточку и сказал «да». И ты счастлив? – продолжила она. Наконец он рассмеялся. Это слишком сильно сказано, сказал он. Нет, боюсь, для меня это все та же жизнь в тихом отчаянии. Дверь во внутренний дворик открылась и вошел Феликс, потопал ботинками по коврику и закрыл за собой. Там чудесный вечер, сказал он. Сверху послышался скрип половиц и мягкие шаги спускающейся по лестнице Айлин. Элис сложила влажное, обмякшее полотенце. Все они приехали к ней. Именно ради нее все они здесь, в ее доме, ни по какой другой причине, и потому уже не важно, что они сделают или скажут. Феликс спросил Саймона, пробовал ли тот курить. И сам же ответил: Нет, вряд ли. Слишком хорошо выглядишь. И воды, наверное, выпиваешь много, сколько положено, да? В воздухе растворены разговоры и смех – приятнейшее сочетание звуков. Айлин появилась в дверях и Элис встала, чтобы налить ей еще вина и расспросить о работе. Она приехала, чтобы увидеться, они снова вместе, и потому уже не важно, что они скажут или сделают.

/