Прелюдия 11

— Смотри, он у меня научился сидеть совсем прямо, — ска-ала мать. Она подошла к постели, принеся с собой запахи кухни, и указала на курточку: — Поверь мне, это ему не повредит, как не повредило в свое время тебе. Лучше поостеречься! Это и тебя касается, Даниела. Следи там за собой, в Сьерре. Я каждый день молюсь, чтобы с тобой ничего не случилось, чтобы тебя поскорее сменили и ты вернулась домой. Твое место здесь, так говорят все, кто нас знает. На сколько тебе дали отпуск?

— На два часа, — ответила она и увидела, как мать опустилась в сторонке на маленький жесткий стул, сложила руки, как ребенок, и сдвинула брови, словно ничего не понимая.

Плохо. Даниела подавленно молчала. Мать повернулась на стуле, прижалась лбом к спинке, сейчас она заплачет. Надо подойти к ней, погладить, сказать поскорее что-то утешительное. Она взяла Роберто на руки, но посреди комнаты остановилась. Что это? Над письменным столом, между ее дипломом об окончании торговой школы и двумя африканскими масками, висела фотография — кусок былой жизни. Хорошо одетая пара с застывшими на лице улыбками — Мигель Пино и она.

— Ты зачем ее достала? — спросила она сдавленным от ярости голосом.

Мать подняла голову.

— Он отец Роберто, — ответила она, снова обретя самообладание.

— Я не желаю больше видеть это! — воскликнула Даниела.

— При чем тут я? Твой Мигель не подонок, девочка, он хотел, чтобы вы поженились, хотел добиться чего-то в жизни, но ты не пожелала...

— Перестань! С прошлым покончено.

Старый спор, вечная тема. Главное — не начинать сначала. И не портить друг другу коротких часов встречи. Бессмысленно... Они давно все обговорили, ничего нового не скажешь... Даниела перевела дыхание:

— Сними, — попросила она. — Зря все это.

А когда посмотрела на сына, сразу вспомнила о миге прощания — это было больше года назад в аэропорту Ранчо Бойерос.

— Где твой чемодан? — спросил он ее в зале для отлетающих, где стоял невыносимый шум и гам.

— Я не лечу с тобой, Мигель, и решения своего менять не стану, — ответила она, собрав все свои силы.

— Значит, прилетишь попозже! — это было его последним предложением. Он сунул ей в руки билет: — Ты можешь его оформить на послезавтра, я встречу тебя в Майами.

Смехотворно самоуверенный, он никак не мог поверить, не мог понять, допустить, что это действительно конец.

Снимая портрет со стены, мать приговаривала:

— Ладно, долой его, значит, и прямо на свалку... — А потом ее будто прорвало: — Не должно было такое случиться, бог свидетель, нет. Но вы, вам с вашей революцией теперь все легко... Вы всё отменяете и всё перемените, да? А скромность, порядочность? Не все было плохо раньше! Ну, конечно, теперь вы в военной форме и еще гордитесь этим вот!.. — Она подошла к Даниеле и ткнула пальцем в ее пистолет. — А семья вас больше не касается и не интересует. Поверь мне, дочка, придут снова нормальные времена... И кто на тебе тогда женится?

— Прошу тебя, мама!

— Боже, до чего ты себя доведешь...

Даниела повернулась к ней. Мать стояла у стола, сжимая в руках портрет, и смотрела на него не отрываясь. Слезинка скатилась по носу и упала на стекло, под которым покоилась фотография из бесконечно давнопрошедшего времени.

Глава 3

Когда Карлос Паломино приезжал на день в Гавану для получения оружия, для разговора с Фиделем или на совещание в министерство обороны, это было для него удовольствием при любых деловых обстоятельствах, к чему скрывать? Он наслаждался поездкой, пил по дороге дешевый сок сахарного тростника, радовался встрече с городом и старыми боевыми товарищами, с которыми надеялся увидеться. В пути пел песенку «Кандоме эмбораччо, по се ке ме паса...» и выстукивал пальцами ритм. А сейчас, когда они поднимались вверх по улице Сан Ласаро, он оглянулся вслед одной мулатке — в своем светло-фиолетовом, тесно облегающем платье она напомнила ему газель.

— Эх, дружище, а мы бываем здесь всего раз в месяц, и то если повезет, — сказал он, опираясь локтем о спинку сиденья, с сигарой между пальцами. — Ты никогда не жалеешь?..

— Мне у нас лучше, Карлос, — ответил Рамон Кинтана. — Там мы дома.

— Ну, глушь все же приедается. Чего-то недостает, когда ты ползаешь по горам и беседуешь в основном с камнями... Я не имею в виду вас обоих... — Паломино надул щеки, он подумал о Даниеле и сразу понял, что эта взаимосвязь абсурдна. Такой живой и энергичной помощницы ему вовек не заполучить. После восьми часов езды она вышла из машины, будто из косметического салона в «Хилтоне». Ей удавалось не подавать виду, что она хоть немного устала. А когда доходила до полного изнеможения, она усаживалась без лишних слов где-нибудь в уголке в штабе, пока кому-то не приходило в голову покормить ее и силой отослать поспать.

— Что за осел этот парень, — сказал он без видимой связи с предыдущим, — который бросил ее тогда.

Но Кинтана, похоже, понял его:

— Все было не совсем так. Когда он уехал, он не знал, что у них будет ребенок. Они разругались, и она не стала ему говорить. Чтобы он не остался только по этой причине.

— А почему поссорились?