Прелюдия 11

С каждым шагом, приближавшим его к городу, мир в глазах Мигеля преображался. А когда он увидел выкрашенные в желтую, розовую или светло-голубую краску кубики домов, задышалось свободно и легко. Он смело шел навстречу городу в своем легком чистом костюме. Наконец-то ему не нужно ничего тащить на себе — ни мешка, ни оружия. При взгляде на лаковую зелень пальм перед белой церковью у него заколотилось сердце — какая многообещающая картина! Эсперанса , ( Эсперанса — надежда (испан.) моя надежда. Но когда он подошел к городу поближе, его охватило предчувствие, что там с ним случится что-то неладное. Над крышами домов нависло грустное солнце. Мигелю пришлось сделать усилие, чтобы преодолеть нежелание оказаться в Эсперансе.

Постов непосредственно перед городом не оказалось. Но ноги Мигеля словно свинцом налились, как-то вдруг пересохло во рту. На первом же доме большая реклама: голова индейца в оранжевом круге и надпись: «Атуэй — Ла гран сервеса». На улице почти не видно людей. Нет даже слабого ветерка, от стен домов пышет жарой. «Атуэй — великолепное пиво». «Эладос пара ой» — «сегодня мороженое!» Повсюду над домами железные прутья с рекламными вывесками. Железные запоры перед дверями, высокие решетки на окнах, повсюду выкрашенный яркой краской металл. С крыши на крышу тянутся тонкие станиолевые ленты, оставшиеся, наверное, с карнавала. Ему прежде не приходилось бывать в здешних местах, и он не знал, когда тут празднуют карнавал — в каждой провинции свой месяц. А вон реклама с летучей мышью: «Бакарди унико ен эль мундо» — «Бакарди, неповторимый ром!» Надо перестать все время оглядываться по сторонам. Через улицу протянуты металлические нити, на них флажки и снова обрывки станиоля. Сколько воспоминаний!.. В тени играют дети, они уставились на Мигеля, словно стараясь отгадать его тайну. Подбежала собачонка, принялась обнюхивать. Ему сразу захотелось вернуться в джунгли, к своим. Разве он уже не в плену у всех этих взглядов, стен домов и металлических прутьев?..

Но как-никак сзади идет Родригес. Он рискует тем же, что и он сам, Мигель. Родригес следит за ним и в то же время готов прийти на помощь. Он одет как карбонеро, никому и в голову не придет, что они как-то связаны. Родригес описал ему дорогу к комендатуре и предупредил на прощание:

— Если будешь вести себя естественно, в этом городе на тебя внимания не обратят. Я буду поблизости, но не дай тебе бог оглядываться. И еще, мой милый, не забудь, что нужно вернуться, — это уже как бы в шутку.

— Не беспокойся, — ответил Мигель, — я делаю это не для тебя, а для Серхио.

Но он делал это ради себя. Его лихорадило перед встречей с ней. Подождать перед комендатурой или спросить, где она? Родригес считал, что это рискованно. Но что он знает о Даниеле, о ее мужестве и умении владеть собой? Она единственный человек здесь, которого ему нечего бояться. Когда он найдет ее, все сразу устроится.

На перекрестке бензоколонка, рядом свалены старые шины; чуть подальше палатка — парикмахерская, совершенно открытая со стороны улицы. Один парикмахер брил другого; увидев Мигеля, пригласил зайти, но тот отмахнулся. Мимо прошагала колонна милиционеров. Пыльные, в пропотевших насквозь рубашках, они возвращались, наверное, с учений. На него никто не обращал внимания. Стук подков по мостовой: зеленщик с тележкой товара, запряженной мулом. В ресторане на углу играет музыкальный автомат. «Ла Ронда», прочел он неоновую рекламу, и еще «Отель Канада». Решил зайти выпить чего-нибудь освежающего. И в этот момент произошло чудо: из машины, приближения которой он не заметил, вышла Даниела. К ней подбежали двое детей; Мигель видел, как она покачала головой и исчезла в кафетерии. Он последовал за ней, словно во сне.

В открытом с двух сторон кафетерии посетителей было мало. Пол из плитки, выложенной под шашечницу, десяток столиков и стулья из легкого металла. В углу поблескивал кофейный автомат. И снова красно-голубые флажки, бумажные гирлянды, угольчатые зеркальца, в которых он видел свое отражение. Из музыкального автомата доносилась мелодия «Эсте эс ми пуэбло», перед ним стоял молодой солдат с монетой в руке: как только кончится — поставить пластинку снова. А перед стойкой бара, где выстроились длинной шеренгой дорогие бутылки, — она, Даниела. Мигель остановился в нерешительности. Она сидела к нему спиной, выстукивая в такт музыке ногой по медной трубке, окружавшей в два ряда мощную стойку бара. Под такую музыку она никогда не могла усидеть спокойно. Мигель услышал, как она заказала:

— Мангового сока, Феликс!

Заурчала соковыжималка. Прислонившись к одной из пилястр, Мигель стоял затаив дыхание... Волосы у нее стали еще длиннее, а так она совсем не изменилась. Тринадцать месяцев прошло... Мигель сел на соседний табурет, тихо проговорил у самого ее уха:

— Не надо пугаться, Даниела.

Она быстро оглянулась, прижав кулак к губам, как бы сдерживая крик. Он увидел ее глаза — наконец-то! — и понял, что она стала еще красивее.

— Значит, ты пришел... — проговорила она почти по слогам, глубоко вздохнув.