Преступления Алисы

– Значит… вы боитесь за жизнь Андерсона? – Тут я вспомнил, как репортер иронически рассуждал о Мраке и Просвещении. – Любопытная деталь: я вам этого не говорил, но Андерсон, насмехаясь надо мной, процитировал фразу Дэвида Гильберта: «Мы должны знать и мы будем знать!»

– Дело в том, что Андерсон, прежде чем уйти в журналистику, занимался математикой; скажем так, заблудший ученик. Он ушел со второго или с третьего курса: не знаю, успел ли уяснить, что оптимизм Гильберта имеет свои пределы.

– Но если все так, как вы считаете, не происходит ли каждый раз, как говорил Питерсен, убийство посланца?

– Вот именно, – кивнул Селдом. – Подумайте над тем, что убить посланца – поступок настолько жестокий, насколько и глупый, коль скоро послание доставлено. А что, если у вас получится убить посланца до того, как он доставит послание? Поступок в равной мере жестокий, но уже не такой глупый. Представьте на минуту, что, как в рассказе Честертона, генерал хочет сообщить своему королю имя только что обнаруженного шпиона, просочившегося на самый верх, ко двору. Вообразите, что у него только три посланца, верхом на быстрых конях. И на дорогу, ведущую во дворец, заранее предупрежденный шпион отправляет стрелка, который убивает их всех, одного за другим.

– Имя, заключенное в послании, никто никогда не узнает, – подытожил я. – Если сейчас происходит именно это, хорошо бы по крайней мере узнать число посланцев: надеюсь, это не все те, кто получил фотографии.

– Меня больше интересует само послание. – Селдом показал на четырехэтажный особняк на углу Вудсток-роуд. – Готовьтесь к чаепитию: это дом Джозефины.

Глава 23

– Да, ее оставили в почтовом ящике у входа или вчера вечером, или рано утром сегодня, – сообщила Джозефина, – в конверте без адреса, и принесли мне с почтой, к завтраку. Если бы юноша был столь любезен… – Она указала на маленький секретер с выгнутой деревянной крышкой. – Вон тот конверт, а рядом – очечник. Я очень удивилась, все пыталась сообразить, кто бы мог мне послать ее.

Мы сидели в комнате с полом из полированной сосны, с витражами на окнах, которая напоминала читальный зал старинной, чудом сохранившейся библиотеки. Цельные стеллажи покрывали три стены, поднимаясь до самого потолка, на головокружительную высоту, а скользящая по рельсам лесенка вызывала искушение немедленно ею воспользоваться. Джозефина встретила нас радостными возгласами, не вставая с большого кресла под bow window[26]. Как только мы расселись, велела шоферу Махмуду – он открыл нам дверь, стало быть, исполнял и функции дворецкого – приготовить чай, точно, как предупреждал меня Селдом.

Я встал и передал ей конверт вместе с очками. Джозефина ловко нацепила их одной рукой и вынула из конверта маленький снимок цвета сепии. Повертела им перед нами и, чтобы мы могли лучше рассмотреть, положила на китайский столик черного дерева с золотыми инкрустациями.

– Это одна из любимиц Кэрролла, которую он фотографировал больше всего, ее имя Александра Китчин, но все ее называли Кси. Здесь ей лет шесть.

На снимке была изображена девочка, очень маленькая, раскинувшаяся в кресле, положив голову на большую подушку, полуприкрытая чем-то вроде белого летнего платьица, легкого, без бретелек, или же с бретельками, спущенными и спрятанными, чтобы обнажить плечи и часть груди. Снизу платьице тоже было подвернуто и открывало бедра. Левая нога была согнута в колене, платьице с этой стороны соскользнуло совсем, оголяя складку паха. Похоже, фотограф стремился создать образ женщины, которая раскинулась томно, самозабвенно, почти по небрежности позволяя видеть свою наготу. Но прежде всего удивляло выражение круглого, кукольного личика: несмотря на стрижку, откровенно детскую, с короткой, ровной челкой, и во взгляде, и в плотно сжатых губах просматривалась взрослая решимость, почти вызов, как будто она играла свою роль сознательно. Я в очередной раз отметил, какими странно состарившимися выглядят детские лица на этих снимках столетней давности. Мне доводилось слышать какие-то попытки объяснить подобный феномен: фотограф слишком долго и тщательно готовит позу, отсюда и неподвижность черт; викторианское воспитание рано сдерживало непосредственные детские порывы; вспышка магния высвечивает лицо и делает его плоским – и все же меня не переставало поражать абсолютное отсутствие каких-либо признаков детства в этих фотографиях девочек.