…Он [Черчилль] продолжал добиваться организации еврейской бригады и написал министру Григгу 26 июля: «Мне нравится идея того, чтобы евреи попытались добраться до всех убийц их соплеменников в Центральной Европе, и я думаю, это принесет удовлетворение Соединенным Штатам».
…23 августа Черчилль сообщил Рузвельту, что после «сильного давления» со стороны X. Вейцмана он добился, что Министерство обороны Великобритании разрешило сформировать еврейский военный отряд в размере полковой боевой единицы. Черчилль пояснял: «Евреи получат большое удовлетворение, когда сообщение об этом будет опубликовано. Очевидно, что они больше других заслужили право бить немцев как самостоятельная воинская часть». Черчилль добавлял: «Они хотят иметь собственный флаг с изображением звезды Давида на белом фоне с двумя светло-синими полосами. Я не вижу, почему бы это не сделать. Я думаю, что появление такого флага во главе их боевого отряда станет ярким посланием для всего мира». «Если возникнут дурацкие возражения, – добавлял Черчилль, – то я сумею их преодолеть».
Министерство обороны в конце концов уступило настойчивым призывам Черчилля, объявив 19 сентября о создании еврейской бригады для участия в активных боевых действиях. Наконец-то, как и желал Черчилль, евреи могли участвовать в борьбе союзников против нацизма как отдельная боевая часть под своим собственным знаменем. Первые пять тысяч еврейских добровольцев были организованы в три пехотных батальона и посланы в Италию, где они действовали в составе войск фельдмаршала Александера. Это была единственная чисто еврейская воинская часть за всю Вторую мировую войну во всех армиях мира, воевавшая под своим собственным флагом» (268–270).
И Вейцман, чья совесть перед собственным народом была не слишком чиста[115]
, и Черчилль, активно лоббировавший идею Вейцмана о создании еврейского боевого подразделения под собственным сионистским флагом, действовали дальновидно и точно. Отдаленную цель этого действия отчасти выдает телеграмма Черчилля по поводу успехов армии Александера на полях сражений в марте 1945 года: «Никогда, я думаю, так много народов не сражались и не бились в одном строю столь победоносно. Британцы, американцы, новозеландцы, южноафриканцы, британские индийцы, поляки, евреи, бразильцы и итальянская освободительная армия, объединенные духом высокого товарищества и единства людей, борющихся за свободу и за спасение человечества, совместно шли в слитном строю на общего врага» (295). (О том, как Еврейская бригада после войны охотилась на немцев, Черчилль, само собой, никогда не обмолвился.)Смысл этого заявления Черчилля прозрачен. Необходимо было включить не имевших своего государства евреев в перечень народов-победителей, чтобы впоследствии официально приобщить их к Победе со всеми причитающимися победителям правами и привилегиями. Три страны-победительницы и… евреи. Так было подведено основание под «право» евреев на участие в «пире победителей». В том числе в Международном военном трибунале в Нюрнберге, о котором как о детище Черчилля пора сказать несколько слов.
Идеология Нюрнберга и вырождение немецкого народа
Все вышеприведенные устные и письменные высказывания Черчилля о том, что необходимо в дальнейшем провести суд над нацистами и наказать их, символически воплотились в конце концов в Нюрнбергском судилище. И сам процесс, и его решения, и вообще все его итоги станут на многие десятилетия тем камертоном, тем критерием, по которому будет принято судить обо всем, что связано со Второй мировой войной. Все общепринятые оценки произошедшего восходят именно к этому источнику. Подвергать его моральному сомнению считается дурным тоном.
Но так думали не все и не всегда. В частности, президент Джон Кеннеди в своей удостоенной Пулитцеровской премии книге «Профили мужества» написал о политическом героизме сенатора Тафта, который, руководствуясь кодексом чести, поставил под сомнение справедливость Нюрнбергского суда. Тафт проводил сенатское расследование о пытках, применявшихся к свидетелям в процессе, и, в частности, заявил: «Суд победителей над побежденными не может быть беспристрастным вне зависимости от того, насколько он ограничен рамками справедливости… Во всем этом судилище присутствует дух мести, а месть редко бывает справедливой. Повешение одиннадцати заключенных – пятно на американской истории, о котором мы будем долго сожалеть… Подменяя законную процедуру политикой, мы можем дискредитировать всю европейскую концепцию справедливости на годы».