Претерпевшие до конца. Том 1

– Да ладно вам обоим! – развернулся Яшка. – Царь… Царь… Был бы Царь один, так вокруг же него вся эта орда дармоедская. А в ней, между прочим, одна немчура да полячишки! Да ещё разные черти. И барона этого соседнего поэтому и пришибли, вот что я скажу!

Матвеич поморщился:

– Не был Клеменс бароном.

– Да хоть бы и не был! Вы мне, дурню, скажите, – Яшка всем корпусом повернулся к Надёжину. – Мы немца били? Били! Поляка били? Били! Всяких там татар да кавказцев били? Били! А оне нас? Хренушки! А что в итоге? Как ни взглянешь, что ни полячешка, так знать и помещик! Мужички у него русские в крепостных! То же и с немчурой! Вона Клеменс тот же! С какого-такого перепоя в нашей-то губернии его предки именьице с русскими крепостными душами заимели? И чванятся! Де оне не мужворье там какое-нибудь! А благородных народов потомки! Это – как? Мне, вона, один учёный человек рассказывал, что прежде ханам татарским, что под московскую руку шли русских же мужиков дарили – володейте! Нашим батюшкам-царям не жалко! И вона, князья-то наши, сплошь из татарвы! Вот, и скажи ты мне, господин учитель, как это так поделалось, что покорённые народы оказались господами над народом их покорившим?

Игнат слушал брата с удивлением. Не ожидал он от взбалмошного Яшки-лоцмана этаких политических речей. Ещё, вот, оратель выискался, прости Господи! Хоть теперь на сход, на трибуну! Кто это науськал его? Ясно ведь, что с чужого лая брешет. Сам бы не докумекал. А, в сущности, правду, подлец, режет. Если вдуматься. Что-то учитель ему ответствует?

Надёжин поскрёбывал мягкую бородку, не спешил с ответом, взвешивал. Наконец, вымолвил, размеривая:

– Немало горькой правды в твоих словах есть. Народ у нас не щадили никогда. И перед «благородными» народами чересчур заискивали. Да и не очень «благородными»… Почему-то у нас всегда кичатся предками инородцами… Между тем, не представляю себе инородца, так кичащегося русским предком. Конечно, царская политика на протяжении веков имела много изъянов…

– Изъянов? – вскинул бровь Замётов. – Это вы многовековое рабовладельчество к изъянам относите? Хорошенький изъян! Целый народ в рабстве у какого-то ничтожного его процента!

– Вы, Александр Порфирьевич, глупости говорите, – спокойно отозвался Алексей Васильевич. – То ли от незнания, то ли, чтобы людей смущать да друг на друга натравливать.

– И в чём же моё незнание?

– А в том, что никакого всего народа в крепости не состояло. Более того, ко времени отмены крепостного права половина всех крестьян были уже вольными.

– Защищаете крепостничество?

– Ни в коей мере. Крепостничество, как и любая несвобода, угнетает жизненные силы человека, народа.

– О, да мы, оказывается, единомышленники!

– Отнюдь, Александр Порфирьевич, мы с вами как раз антиподы.

– Отчего же?

– Оттого, что вы желаете свободы людей лишить.

– Мы? – Замётов привстал. – Вот так поворот! Мы помещика гоним!

– Какого помещика? Который уже давным-давно не владел никакими душами и никого не угнетал? С ним заодно и хуторян, о которых тут было помянуто? – голос Надёжина зазвучал резче. – Вы умный человек, Александр Порфирьевич. Поэтому предлагаю обойтись без митинговых лозунгов. Я ведь не пролетариат, чтобы их слушать. Поговорим, как серьёзные люди?

– Извольте, – Замётов нервно повёл плечом.

– Чего не хватало крестьянину накануне войны? Земли? Пожалуйста! Бери! Помещичьей? Так и без того её Крестьянский банк у нерадивых помещиков выкупал и наделял ею работящих мужиков. А у радивого, как, скажем, Аскольдов, зачем же её забирать? В голодный год только помощь всем окрест была от барских угодий! А хуторяне? Веками крестьяне своей земли добивались, а вы их опять чересполосицей задавить хотите? Это ли ваша «свобода»? Какой, скажите, свободы не хватало мужику ещё недавно? Хочешь, хозяйствуй, богатей себе и государству на пользу. Хочешь, продай землю и ступай в город работать. Хочешь, бери подъёмные и поезжай за Урал счастье пытать. А хочешь, вон, как Акишка, пей да попрошайничай, не стыдясь людей. Вольному воля! Так какой же ещё воли вы можете дать? Да и не собираетесь вы её давать. Что там ваши идеологи веками писали? Коммуны?

– Да, коммуны, – подтвердил раздражённый неожиданным натиском Замётов. – И что же?

– А то, что вы сейчас обещаете крестьянам землю. А ваши идеологи отрицают частную собственность.

– Так чья ж тогда будет земля? – всколыхнулся Матвеич, почуяв корень дела.

– Ничья, – развёл руками Надёжин. – Общественная!

– На чёрта ешшо? Общины мы налопались, хватит!

– Алексей Васильевич искажает наши идеи, – сухо сказал Замётов. – Никакой общины мы возрождать не собираемся. Это тёмное царство должно быть забыто!

– А коммуна – это царство света, по-вашему? – осведомился Надёжин.

– Что ещё за коммуна такая? – насупился Яшка.

– А такое… стойло. Где всё общее. И всё регламентировано. Кто и когда, что делает. А на стойле, знаете ли, вывеска: Дом Свободы!

– А вы, оказывается, шутник, Алексей Васильевич, – криво усмехнулся Замётов. – А настаивали на серьёзном разговоре!