Претерпевшие до конца. Том 1

– А чем же не серьёзен наш разговор? Будете доказывать, что коммуна – это рай для крестьян? Что это – свобода?

– Мы никого не собираемся загонять в коммуны насильно! Дело добровольное.

– Добровольное? – Надёжин прищурился. – А нынче вы с хуторов мужиков гоните – тоже добровольно? Революция никогда не допустит доброй воли.

– Это почему ещё?

– Потому что молодой системе всего важнее удержать власть. И самый верный и простой способ в таких случаях – тотальное порабощение и насилие. Тем более, когда во главе угла стоит идея… Идол… С жертвами не считаются.

– Что ж, вероятно, на какой-то момент определённая диктатура неизбежна. На Дону, как вы знаете, раздувается пламень Гражданской войны. Идёт борьба. Кругом разруха. И чтобы преодолеть всё это, необходима сила!

– Тогда к чему же крики о свободе? Обольщаете наивных?

– Свобода будет потом! Когда преодолеем негативные последствия царизма и разрухи!

– Да не будет свободы, Александр Порфирьевич. Вашими идеологами она не предусмотрена.

– А вы, Алексей Васильевич, часом, не последователь князя Кропоткина? Раньше я не замечал вас в этакой ревности по свободе!

– А я не по свободе, а по воле ревную, – чуть улыбнулся Надёжин.

– В чем разница?

– Свобода – это что-то из области политики. А воля – жизнь.

– Ну, и какую же концепцию предложили бы вы?

– Да никакой особенной. Просто дать человеку спокойно и вольно жить и хозяйствовать. Ведь нашу страну вольные люди строили и расширяли. Это ваши полуграмотные идеологи пытаются изобразить народ забитым, невежественным, ни к чему не способным. Да какой иной народ смог бы обжиться и умело хозяйствовать в условиях нашего климата? А в Сибири? На Дальнем Востоке? Поезжайте в Уссурийск к брату Игната – посмотрите, как живёт там народ-раб. Раб, да будет вам известно, не способен самостоятельно устроить свою и своей семьи жизнь. Да ещё во враждебных условиях. Это дар вольного человека! Трудолюбием, смекалкой, умелостью, находчивостью созидать и развивать. Человек вольный ответственен, предприимчив. Посмотрите, как живут наши крестьяне! Сколько всевозможных промыслов у них! От корзин до палехских шкатулок! А ваши идеологи норовят сбросить это богатство в мусорную корзину за ненадобностью! Кто осваивал Сибирь? Строил там первые крепости? Рабы? Или, может, начальство? Нет! Вольные люди. Первейшая задача – освободить энергию русского человека, его творческие силы, дать простор его деловым качествам! А для этого нужна воля. А не коммуна с идиотскими декретами, писанными деятелями, чьи познания в крестьянском вопросе не превосходят товарища Горького. Сохрани Бог от таких распорядителей! Немцев-управляющих ещё благодарно вспоминать будем!

Замётов не ответил. Смотрел своими цепкими, льдистыми глазами на учителя, точно изучал. Кривил тонкие губы. Крутил в пальцах папиросу, не зажигая. Наконец, произнёс, недобро сощурясь:

– А не боитесь вы такие вещи высказывать?

– А что, уже надо бояться? Ваша свобода уже торжествует до такой степени?

– Вы, Алексей Васильевич… враг советской власти.

– Слава Богу, вы правы.

– А если я об вас в ЧК доложу?

– Будет Божия воля, – пожал плечами Надёжин.

– Интересный вы человек, Алексей Васильевич. Уважаю я таких, как вы. Поэтому докладывать не буду…

– Премного обязан. А скажите всё-таки правду, Александр Порфирьевич, ведь вы не верите их идеям? Вы умны и расчётливы. Вы слишком прагматик, чтобы верить в такую чушь. Думаете, при новой власти сделать карьер? Смотрите… Лесенка больно тёмная, а ступеньки на ней все кровью залиты. Поскользнётесь.

– Мои резоны до вас касательства не имеют. А на будущее мой вам совет: будьте осторожнее в словах и поступках. Прощайте!

Замётов резко поднялся, шагнул к двери.

– Вы бы заночевали, дождь там, – подал голос Матвеич, поднимаясь следом. Совсем не хотелось ему, чтобы неприятный гость задерживался, но и нельзя же было не предложить остаться… Чай, всё-таки человек.

– Благодарю, но мне нужно ехать. Я ведь проездом… Так, решил на огонёк заглянуть. Кстати, вот, и не спросил. Как жизнь-то в Глинском?

– Да как же… Идёт своим чередом… – пожал плечами Игнат, недоумевая, чего это хочет выпытать у него уполномоченный. Неспроста ведь спрашивает.

– Добро, добро… А что-то Аглаи Игнатьевны я не увидел? Припоминаю, встречались случайно пару раз у реки… Замужем, должно?

– Вдова, – сухо ответил Матвеич, менее всего желавший отвечать на вопросы о дочери.

Распрощался гость незваный. Зачем приходил? Чего хотел?

Катя стала проворно убирать со стола. Осоловелый Яшка задремал на лавке, поджав ноги и время от времени раскатисто всхрапывая. Надёжин, невозмутимый, сидел под убранными расшитым рушником иконами, катая в руках маленькие чётки.

– Экий дождь-то… – заметил, глядя за окно. – А надо идти. Там Соня ждёт…

– Зря вы этому собакиному сыну всё это выговорили, – хмуро сказал Матвеич. – Неспроста он пришёл. Сам-то вон, спорить не полез. А ваши речи не позабудет. Кабы какой гадости не сделал.

– Что суждено, того не обминёшь. Впрочем, Замётова я не боюсь. Да и не по мою душу он приходил.

– Знать бы, по чью…