Преторианец

— Провал не удержишь под крышкой. Тем более если этот провал привел к гибели генерала сэра Макса Худа… и всех отважных парней, которые были с ним. Кое-что просочилось… пошли слухи… а потом еще Роммель прислал в Англию фотографии могил героев… Официально ни о чем не объявлялось, но многие слухи чертовски близки к истине. ПМ теперь занимается тем, что выкручивает все руки, до каких может дотянуться, чтобы все дело не вынесли на рассмотрение в палатах — то есть чтобы скандал не перехлестнул через край. Как только добрые депутаты от какого-нибудь Ист-Гринстеда или Гарни-Слейда поднимут шум, крышка слетит… Провалившаяся попытка убить Роммеля, негодная разведка, национальный герой и все его люди погибли даром… ПМ не может допустить, чтобы такие кляксы пятнали его тетрадки.

— И как же помешать добрым депутатам от Чиппинг-Садбери поднять эту тему? Чем их прижать?

— Патриотизмом. Сохранением военной тайны. Но это сработает, только если он сбросит второй башмак.

— И какой же это второй?

— Ходят упорные слухи о предательстве. ПМ вынужден разыграть карту с изменником, вот в чем фокус. Да честно говоря, он и сам не видит иного выхода. Беда в том, что знали слишком немногие…

— Значит, знал кто-то еще. Если вы не ошибаетесь, и немцы знали о нашем появлении…

— О, они знали, должны были знать…

— Я все же сказал бы, что это было случайное совпадение.

— Ну вы и должны так говорить, верно?

— Как это надо понимать? Растолкуйте-ка для непонятливых, Монк.

— Ну все дело в том втором башмаке, старина.

— Да?

— Измена. Чтобы удержать варево под крышкой, ПМ должен найти проклятого изменника. Сами посудите, дело такое горячее, что обожжет руки всякому, кто за него ухватится… Нам приходится искать предателя, люди должны знать, что мы его ищем. Шепнуть словечко кому надо… и все забудется.

— Довольно циничный подход, — проговорил Годвин. — Погибли отличные парни.

Вардан пропустил его замечание мимо ушей.

— В сущности, ПМ считает, что мы его уже нашли.

— Вы хотите сказать…

— Ну, если остается единственный вариант, приходится его признать, как бы это ни было неприятно, согласитесь. Кажется, бессмертный Холмс с Бэйкер-стрит говаривал, что если осталась всего одна возможность, какой бы невероятной она ни представлялась, она и есть истина. Видите ли, Роджер, ПМ считает, что это вы.

Смешок вырвался из груди Годвина, как воздух из человека, получившего удар под дых от Джо Льюиса.

— Ну, — вздохнул Вардан, — хоть у кого-то в этой дрянной истории сохранились остатки чувства юмора. А я беспокоился, как вы это воспримете.

— Ах вот как, вы беспокоились? Знаете, история не столько дрянная, сколько нелепая. Безумная. Так и вижу газетные заголовки: «Разоблачен известный иностранный корреспондент! Нацистский шпион!». Надо же до такого додуматься, Монк! Можно не сомневаться, вы прославитесь на весь мир. Обеспечите себе рыцарское звание и похороны в Вестминстерском аббатстве на той же неделе. Ну, не делайте такое унылое лицо, улыбнитесь, приятель!

— Простите, не могу. Это серьезно.

— Монк, я скажу один раз и повторять не стану. Я не нацистский шпион. Для протокола.

— Никто этого и не говорит. Вернее, не совсем так.

— Какое облегчение! Надо написать домой.

— Я не шучу, уверяю вас.

— Это полная чушь, и вы это знаете, а если Черчилль считает меня предателем, значит, он свихнулся, и судьба цивилизации, которую мы знаем и любим, в руках пускающего слюни психа.

Вардан развернул Годвина назад к автомобильной стоянке. Снова начинался дождь. Над прохожими расцветали черные зонты. Годвин, не замечая ни дождя, ни ветра, уставился на Вардана.

— Можно подумать, вы и вправду верите в то, что говорите. Скажите прямо, Монк, вы верите в этот бред?

— Вы меня знаете, Годвин: я человек осторожный, всегда предусматриваю запасной выход. Что я думаю? Я думаю, нам следует внимательно заняться этим вопросом.

— Монк, помилуйте!

— Надо же с чего-то начать, верно? Я думаю, может вы согласитесь рассказать мне о том, что произошло в Каире пару лет назад. В 1940-м. Несомненно, вы как сейчас помните…

Годвин вырвал рукав из пальцев Монка.

— Нет уж, ублюдок, к черту Каир и сороковой год. — Годвин споткнулся. — Провалиться мне, если я стану рассказывать о Каире… Пошли вы в…, Монк. Точно, здесь есть предатель, только это не я!

Дождь вдруг хлынул как из ведра, залил ему глаза, застучал словно пальцами по пробитой голове. Годвину почудилось, будто мозги стучатся в металлическую пластину, рвутся наружу. Надо вернуться в госпиталь, к врачам… Все закружилось перед ним, голова готова была лопнуть… и он почувствовал, что падает…

— Ты уверен, что тебе можно? Сил хватит? Ты хорошо себя чувствуешь?

Она шептала ему в ухо, щекоча губами кожу. Потом отодвинулась, чтобы заглянуть в глаза.

— По-моему, я отлично держусь, — шепотом же ответил Годвин, — учитывая, в какой я форме.

— Я не жалуюсь, — промурлыкала она, прижимаясь к нему.