Превращение. Сборник рассказов

Услышав однажды, как я, оправдываясь плохой памятью на имена, в очередной раз спрашиваю у Исроила его имя, Швед сказал: «Воин. Ты зря так легкомысленно относишься к службе. Скоро придёт Паша, а он забывчивых не любит. Сейчас Паша в госпитале отдыхает, но уже скоро должен прийти. Вы тут у него в этой параше отжиматься будете. – Он показал на толстый слой застилающих пол пищевых отходов. – При Паше даже я здесь не появляюсь».

Через несколько дней по военному городку прошёл слух, что Паша приехал из госпиталя, и Швед перестал заходить на дискотеку.

На своём боевом посту Паша появился в обед. Начищенные до блеска сапоги, кожаный ремень с обточенной бляхой, отглаженное хэбэ, неуставной подворотничок. Даже «рулёвские» эмблемы вместо стройбатовских. Всё соответствовало его сроку службы – «черпак». Но после взгляда на сутулую худосочную фигуру, напоминающую погнутую ветром осинку, в моей голове зародилось сомнение: «И что? Это чудо сможет заставить меня отжиматься в параше? А чо губы-то сковородником выпятил? Целоваться собрался?» Его дёргающаяся голова с плоским затылком выудила из памяти воронёнка, которого мы с пацанами прошлым летом нашли под ивами у родника. Утром прошёл дождь, перья намокли и торчали в разные стороны, как длинные чёрные волосы. Птенец замёрз, и у него уже не было сил. Большой тяжёлый клюв постоянно перевешивал, и голова воронёнка дёргалась то в одну, то в другую сторону. Никто из нас не захотел лезть на дерево, искать из какого гнезда выпал этот бедолага. Воронёнка забрал Игорёк и поселил у себя в терраске. Потом было весело смотреть, как тётя Нина, его мать, устанавливая посреди двора чучело, беззлобно ругалась: «Мало того, что эта птица загадила все полы в терраске, так она ещё и белью высохнуть не даёт».

– Здорово, воины! Сейчас работы мало, а вечером приду, помогу.

Бегающие Пашины глаза не задерживались долго на одном объекте. Невозможно было поймать его взгляд. Я где-то слышал, что глаза – это зеркало души. Пашино зеркало осталось для меня тайной.

И опять потекли однообразные армейские будни. Подъём. Уборка. Завтрак. Добор сна, где-нибудь на вентиляционных коробах, чтобы никто найти не мог. Обед. Заготовка продуктов. Репетиция в оркестре. Ужин. Наведение порядка и чистоты на вверенном боевом объекте и отбой, в час или два ночи. Все страшилки про Пашу оказались сказками, но ссориться из-за него с призывом «черпаков» не хотелось, и поэтому появлялся он на боевом дежурстве, когда его душа захочет.

Спокойствие и размеренность жизни боевого строительного батальона в мирное время может нарушить либо внезапная проверка из главка, либо свалившийся на голову праздник. Два раза в год наше воинское подразделение разрывалось радостью и ликованием. Начиналось всё не с подъёма, а с газеты «Звезда», которую приносил почтальон. В центре казармы строилась пирамида из табуреток и один «молодой» воин, самый смелый или самый боязливый, забравшись под потолок, зачитывал приказ о начале призыва на воинскую службу. С последними словами: «маршал Советского Союза Устинов», кто-то из «дедов» выбивал нижнюю табуретку, а стоящие рядом «молодые» ловили своего товарища, чтобы предохранить его от возможных травм. Сразу после этого начиналась процедура повышения по служебной лестнице. Кто знает, что больнее? Шесть ударов по мягкому месту бляхой солдатского ремня? Двенадцать ударов чугунным черпаком? Двадцать четыре шлепка пустым чемоданом? Или восемнадцать хлёстких протяжек ниткой по подушке, лежащей на заднице будущего «дедушки». Судя по издаваемым крикам, самая невыносимая боль – от удара ниткой. После того как все, заслужившие честь повышения, проходили процедуру приёма в новый статус, начиналось основное веселье. Новоиспечённые «дедушки» «летали» не только по казарме, а по всему военному городку исполняя приказы злых «солобонов».

Но никакой праздник не отменит работу столовой. Война – войной, а обед по расписанию. Вечером, когда Исроил и Паша едва успевали разгребать завал на столе, подошли ко мне два бойца из роты, назначенной в этот день в наряд по столовой. Тот, у которого на погонах висела ефрейторская «сопля», спросил.

– Ты Санёк?

– Ну, я.

– Слышь, отдай нам Пашу.

– В смысле? А завал кто разгребать будет? Я, что ли?

– Вот тебе четыре человека. Припахивай по полной. Пока не отпустишь – не уйдут. Вы поняли? – Спросил он, повернувшись к, стоящим рядом, бойцам из разряда вечных «духов». Удовлетворившись утвердительными кивками, ефрейтор опять повернулся ко мне. – Ну, что?

Уважительных аргументов больше не осталось.

– Ладно. Забирай.