Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

Пьеру Огюстену это известно. Он пропускает одну статью. Пропускает вторую. Только третья статья наконец задевает его. Он берется на неё отвечать. И отвечает с присущей ему размашистой силой, не жалея издевательского своего остроумия. Он смеется над всем, прежде всего смеется над псевдонимом:

«Кто только не зовется нынче аббатом? Прежде это звание украшало людей мудрых и чистых духом. Теперь же всякому дураку и негодяю кричишь: «Стой, аббат, пошел вон, аббат!» Чего, собственно, вы добиваетесь публикацией ваших глупостей, господа анонимы?…»

И находит нужным прибавить с угрозой:

«Неужели вы думаете, что после того как я одолел львов и тигров, чтобы добиться постановки комедии, вам удастся принудить меня, подобно какой-нибудь голландской служанке, по утрам бить хлопушкой гнусных ночных насекомых?..»

Не надо было ему отвечать. Его ответ был всего-навсего глупостью, из тех, которые время от времени посещают и самых великих писателей. Естественно, глупость должна быть наказана. И наказание следует незамедлительно.

Разумеется, парижане хорошо понимают, что все эти стрелы пущены в ненавистного и всем надоевшего склочника. Парижане хохочут. Но ни парижанам, ни Пьеру Огюстену в голову не приходит, что за спиной Сюара стоит принц Ксавье, брат короля. Он с самого начала был яростным противником этой комедии и теперь, натравливая Сюара, мстит её автору. Он никоим образом не принимает на свой счет ночных насекомых. Он знает, что это Сюар, и сам считает его всего лишь вездесущим клопом. Но он принимает на свой счет тигров, над которыми одержал победу автор комедии, добившись ей постановке на сцене. Этого он не может простить.

Он ждет только случая, чтобы стереть ненавистного автора в порошок. Случай подворачивается, когда он играет с братом в ломбер. Как всегда, перебрасываются словами, шутят, острят. Обычный вечер обычного королевского дня. И тут Ксавье подпускает шпильку по поводу львов, которых победил этот чертов Карон, а ведь всем известно, кто у нас лев, а тигрица не иначе, как королева. Разве королю не следует защитить свою честь и честь королевы? Разумеется, следует!

Говорят, король в тот вечер проигрывает. Во всяком случае, он раздражен. Ему под руку подворачивается семерка пик, только что, должно быть, убитая у него. И он размашисто пишет на ней:

Мсье префекту полиции. По получении сего благоволите немедленно распорядиться о заключении в Сен-Лазар сьера де Бомарше».

И ставит сакраментальное:

«Быть по сему».

Эх, не следовало королю этого делать, не следовало. В особенности не следовало заключать прославленного комедиографа в тюрьму Сен-Лазар, куда обычно заключают бродяг и воров, проституток и блудодеев. Ещё больше не следовало ему использоваться для приказа эту несчастливую карту. Черный цвет. Роковое число. Эта карта накликивает неисчислимые беды. Король слишком скоро, но с опозданием узнает об этом.

Ленуару ничего не остается, как исполнить приказ короля. Он отправляет на улицу Вьей дю Тампль уже знакомого нам комиссара Шеню. Пьер Огюстен весело ужинает с друзьями, когда комиссар дергает ручку звонка. Пьер Огюстен поднимается на минутку из-за стола и выходит к нему, уверенный в том, что его беспокоят по пустякам. Комиссар предъявляет приказ. Пьер Огюстен не подает виду, что он удивлен. Он возвращается, извиняется, что должен внезапно уйти, возможно, не вернется всю ночь. Во всяком случае, завтра утром он сообщит о себе. Они целуются, обнимаются. Он отдает себя в распоряжение комиссара.

Комиссар доставляет его в Сен-Лазар. Это милое заведение принадлежит братству монахов. Со своими узниками братья-монахи обращаются как со скотом. За каждое отступление от режима им полагаются розги, причем братья-монахи сами и с большим удовольствием исполняют роль палачей. Больше того, каждого вновь поступившего узника неутомимые радетели нравственности немилосердно хлещут кнутом.

Вероятно, на долю Пьера Огюстена выпадает та же горькая участь. Это уж слишком. Пьер Огюстен приходит в ярость. Ещё большая ярость охватывает его, когда он узнает, за что король подбрасывает ему эту подлость. Экая гнусность! Разве он имел в виду короля? Он рассуждает:

«Сравнивая те громадные трудности, которые мне пришлось одолеть, чтобы добиться постановки моей слабой комедии, с теми многочисленными нападками, которые после победы спектакля не могут не казаться ничтожными, я просто обозначил две крайние точки на шкале сравнений. Я с тем же успехом мог бы сказать: «После того как я в сражении победил гигантов, подниму ли я руку на пигмеев?» или употребить любое другое образное выражение. Но даже если упорствовать во мнении, будто во Франции может найтись человек, настолько безумный, что осмелится оскорбить короля в письме не только подвластном цензуре, но и опубликованном в газете, то я должен задать вопрос: неужели я до сих пор давал хоть какой-нибудь повод считать меня сумасшедшим, чтобы решиться безо всяких к тому оснований выдвинуть против меня столь чудовищное обвинение?..»