Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

Разумеется, Ломени не мыслитель и не гигант, чтобы покончить с заколдованным кругом. У него хватает ума, чтобы пробить хотя бы узенькую щелочку в нем и добыть хотя бы немного деньжат. Первые два закона, о гербовом сборе и поземельном налоге, уже похоронены. Он придумывает ещё два закона. Первый абсолютно безденежный. Это закон об уравнении в правах протестантов. Он назначается в виде затрави. Примут его, подобреют, авось заодно проглотят второй. Второй закон денежный. Это закон о длительном займе, этак миллионов на двадцать. Срок устанавливается в пять лет. По истечении этого срока королевское правительство обязуется созвать Генеральные штаты, провести через них налоги, так сказать, нового поколения и уже из тех налогов погасить сумму и проценты по займу. В общем, надейтесь и ждите, а деньги давайте теперь.

План иезуитский, конечно, достойный архиепископа. Препятствий у плана достаточно, однако архиепископ с помощью своих иезуитских приемов надеется их обойти. Первое препятствие очевидно: без парламента и шагу не ступишь, а парламент прозябает в Труа. Ну, это сущий пустяк, и двадцатого сентября парламент возвращают в Париж. Спрашивается после этого, стоило ли его туда отправлять. Он уехал туда в ореоле сочувствия его несправедливым гонениям, а возвратился закаленным и непреклонным.

Конечно, архиепископ рассчитывает парламент умаслить и поразить. Сначала умаслить. Старейшинам, само собой, закулисно и тайно, обещают кое-какие награды, пожалования и повышения, прекрасно понимая, что против такого рода соблазнов мало кто устоит, мировая практика, это закон, никакой парламент не может быть неподкупным. Затем заранее приготовленный эффект.

В одиннадцать часов утра девятнадцатого ноября 1787 года спокойствие Парижа нарушает рев труб. Колеса экипажей гремят. Гвардейцы скачут. Стальные подковы звенят по булыжнику мостовых. Двор Дворца правосудия наполняется громом. В зал заседаний вступает король! Блестящая свита окружает его, все те, кто должен, но не желает платить. Король опускает в кресло. Хранитель королевской печати объявляет торжественно, что парламенту представляется два закона, о протестантах и займе, так вот, господа, эти законы необходимо зарегистрировать, здесь и сейчас!

Прения открываются. Иезуитский замысел как будто начинает срабатывать. Деловая, буржуазная Франция давно ждет закона о протестантах, и парламент ни в коем случае не может его отклонить. С законом о займе сложней. Очень не хочется давать в долг королю, всё равно не отдаст, а главное, чем дольше без денег сидит, тем покладистей будет, тоже практика мировая, тоже закон. Но соблазняет обещание созвать Генеральные Штаты, правда, нескоро, да ведь двадцати миллионов хватит на месяц-другой, проклятая Австрияка и не такую сумму в два счета сожрет. Стало быть, Генеральные штаты может и раньше созвать, а там, глядишь, и конституцию даст. Умы колеблются, умы раскидывают мозгами. Раскидывают до самого вечера. Сумерки надвигаются. И тогда король говорит, понятно и кратко, что закон о займе должен быть зарегистрирован до окончания дня.

И тут поднимается его ближайший родственник и берет слово. Это герцог Орлеанский, ленивый, пресыщенный, жадный, никакой не политик, ещё менее государственный человек. Покоя не дает ему мелкое честолюбие, кровная обида на короля. Видите ли, герцог желает быть адмиралом. Правда, он моря не видел. Так вот на этом явно злокозненном основании король ему этой должности не дает. Ну, поделом ему, пусть получает!

И король получает, совсем не стой стороны, с какой ждет. Его ближайший родственник, который кормится из его рук, вопрошает почтеннейшее собрание, что происходит? Творится ли заседание членов парламента? Или это собрание в присутствии короля? Ответ очевиден: это собрание в присутствии короля. А если так, то на этом собрании нельзя регистрировать никакие законы, ведь законы регистрируются только на заседании членов парламента. Стало быть, он протестует. Король возмущен:

– Вы вольны сделать это!

Король поднимается и уходит. Протест оформляется должным образом. Зал аплодирует. Герцог Орлеанский герой, чего он и хотел, даже не подумав задуматься о последствиях.

Впрочем, первые последствия нетрудно было предвидеть. Наутро король отправляет герцога в изгнание, в его собственное имение. Троих из самых говорливых старейшин рассовывают по крепостям. Парламенту повелевается явиться в Версаль, вымарать протест герцога из протокола и зарегистрировать предложенные законы о протестантах и займе.

Как бы не так! Король без денег уже не король, это знает каждый мальчишка. Парламент волнуется. Парламент требует прежде освободить своих узников. Вслед за парламентом волнуется Франция, которой уже становится нечего есть, поскольку во Франции снова неурожай. Памфлеты идут косяком и сеют злобу, неповиновение и всеобщий протест. Созвать Генеральные штаты уже требует вся страна.