«Я имею честь направить Вам, уже не как человеку доброжелательному, а как министру нации и короля, который возглавляет ведомство иностранных дел, памятную записку, в пятой – со вчерашнего утра – редакции, и просить Вас, мсье, соблаговолить избавить меня от притеснений в Голландии, из-за которых в порту Тервер задержаны шестьдесят тысяч ружей, купленных мною и запрещенных к вывозу адмиралтейством под позорным предлогом, что я обязан внести неслыханный залог в размере тройной стоимости оружия единственно в качестве гарантии, как мне говорят, что это оружие будет отправлено в Америку.
Я весьма сожалею, что мне приходится вновь Вас беспокоить. Однако, какова бы ни была форма, в которой Вы, мсье, сочтете возможным просить о справедливости по отношению к французскому коммерсанту, подвергшемуся притеснениям, – желательно сообщить этой форме достаточно настойчивости, чтобы вы могли льстить себя надеждой на снятие эмбарго. В противном случае я, частное лицо, не обладающее ни в какой мере силой, необходимой для преодоления такого рода трудностей, не смогу поставить это оружие военному министру в срок, предусмотренный моим с ним соглашением.
Соблаговолите также подумать, мсье, о том, что не только нация окажется лишенной этого оружия во времена, когда оно ей насущно необходимо, но что и я лично вынужден буду оправдываться перед высокими инстанциями от обвинений в недоброжелательности, которое не преминут выдвинуть против меня в связи с не поставкой оружия, зависящей в действительности не от меня, а от недоброжелательства иностранной державы, от которой лишь министр той державы, которой я имею честь быть подданным, может потребовать признания моих прав.
Я прошу, таким образом, не о личной услуге, мсье, но о справедливости, имеющей значение для Франции по двум причинам: потому, что попрано международное право, и потому, что это оружие, ей принадлежащее и несправедливо задерживаемое в Тервере, ей крайне необходимо…»
Насущно необходимо? Все-таки наивный он человек! Министры сами решают, что насущно необходимо, а в чем никакой необходимости нет. Назначенные королем, который жаждет поражения Франции, они не находят насущно необходимым дать солдатам революции ружья, из которых они станут стрелять по австрийским и прусским солдатам, идущим спасать короля.
Пьер Огюстен не получает ответа. Он удивлен, но настойчив. Дважды в день отправляется он в министерство иностранных дел. Франция кипит, и ездит в экипаже нынче небезопасно. Тысячи парижан вступают добровольцами в армию. Другие тысячи парижан на тысячах митингов произносят горячие речи, в которых клеймят позором интервентов, эмигрантов, короля и его приспешников аристократов. Из театров как по мановению волшебства исчезают Генрихи и Ричарды Львиное Сердце. На сцене скрипят и гремят плохо сколоченные, зато патриотические спектакли, в которых то и дело призывают отправлять проклятых аристократов на фонарь, и публика ломится на эти спектакли. Того гляди из экипажа попадешь прямиком на фонарь. И он вынужден тащиться пешком, а от его дома до министерства почти две версты.
Мог бы, в сущности, не тащиться. Министры заняты другими делами. Дюмурье удается захватить иногда на бегу. У Дюмурье от этого бедлама кругом идет голова. Дюмурье забывает, о чем идет речь, или делает вид, что забыл, и каждую случайную встречу просит напомнить ему, что к чему. Пьер Огюстен напоминает, и Шарль Франсуа снова мчится черт знает куда и напрочь забывает о просьбе старого друга, или делает вид, что забыл.
Новые депеши поступают одна за другой. Его посредник в Голландии требует принять нужные меры, поскольку терпение его иссякает. Шестого мая Пьер Огюстен направляет Шарлю Франсуа новую, сугубо настоятельную записку, на всякий случай проставив «Вам лично», пытаясь на этот раз подействовать на самолюбие Дюмурье, крайне, как он знает, болезненное:
«Необходимо учесть три важных обстоятельства: наши внутренние недоброжелатели льстят себя надеждой, что Вам не удастся снять эмбарго с оружия. Они рассчитывают обвинить Вас в этом перед французской нацией.
1. Поскольку всё зло в Голландии идет от парижских мародеров, чему у нас есть доказательства, важно, чтобы о предмете моих ходатайств не тало, по возможности, известно в канцеляриях военного министерства; это тотчас дойдет до Гааги.
2. Важно, чтобы мой нарочный выехал настолько быстро по принятии решения, чтобы об его отъезде нельзя было предупредить по почте; канцелярии не преминут это сделать.
3. Вы поймете уместность и справедливость содержания моей записки, если учтете, что, поскольку препятствие национального масштаба, которое не в силах устранить ни одно частное лицо, мешает мне передать Вам оружие в Гавре, я передам Вам его в Тервере. В этом случае все меры предосторожности, необходимые для его доставки, лягут на плечи самого французского правительства. Я же беру на себя только устранение с помощью горсти дукатов препятствия, чинимые низшими чиновниками.