Вознесись духом. Вы вчера были грустны, это удручило меня. Мужайтесь, мой старый друг! Располагайте мной в интересах общественного блага. Я готов на всё ради спасения отечества. Разногласия отвратительны – сущность дела прекрасна…»
Он не получает никакого ответа. Министрам не до него. Для объявления войны австрийскому императору происходит в самый благоприятный момент. Австрийские и прусские войска ещё только начинают развертывание, тогда как французские армии уже сосредоточены вдоль границ и почти вдвое превосходят силы союзников. Военное министерство разрабатывает план наступления, с тем, чтобы опередить неприятеля, оттеснить его на восток и обезопасить Францию от вторжения. План поступает на утверждение королю. Король его утверждает. Армии получают приказ, а королева, с ведома короля, в тайном письме сообщает план наступления своему брату, австрийскому императору.
Понятно, что австрийцы успевают поставить заслон, довольно слабый, конечно, поскольку их войска только ещё на подходе. Но и слабый заслон оказывается непреодолимым препятствием. Французская королевская армия стремительно разлагается. Постановление короля уже в течение нескольких лет офицерское звание получают только дворяне. Дворяне бегут или выдают военные планы врагу. Солдаты их ненавидят, с подозрением встречают каждый приказ и подчиняются неохотно или не подчиняются вовсе.
Такие войска не способны даже обороняться, не то что бы наступать. Ещё скверней то, что они разделены на три армии, которыми командуют три генерала, имеющих одинаковые права. Из них сколько-нибудь способен один Лафайет. Двое других абсолютно бездарны, как и большинство королевского офицерского корпуса. Лафайету ещё удается продвинуться на несколько верст. Солдаты двух других армий при одном виде противника и нескольких пушечных выстрелов в беспорядке бегут. Часть офицеров дезертирует прямо на поле сражения. Разгневанные солдаты убивают одного из рядовых генералов. В армиях хаос, и ещё хорошо, что у австрийцев так мало сил, что они не способны к преследованию.
Ещё не зная об этих позорных событиях, разгоряченный Пьер Огюстен составляет новую записку «Важный и секретный вопрос, который подлежит обсуждению военного министра, министра морского флота и министра иностранных дел» и девятого мая разносит три её экземпляра по канцеляриям трех министерств.
И вновь не получает никакого ответа, что нетрудно понять, поскольку министры впадают чуть ли не в большую панику, чем солдаты на фронте, а один из Них, Пьер Мари де Грав, подает в отставку с поста военного министра. Вскоре его обвиняют в измене, и он вынужден бежать за границу. Военным министром становится Жербэ Жозеф де Серван, старый опытный инженер, построивший несколько крепостей, но не имеющий никакого военного опыта.
Пьер Огюстен теряет терпение и тринадцатого мая обращается к Дюмурье с личным письмом:
«Соблаговолите вспомнить, как часто Вы, я и многие другие вздыхали, с грустью глядя в Версале на бывших королевских министров, которые льстили себя надеждой, что выиграли дело, потеряв неделю. Слишком рано, слишком поздно – было их излюбленным ответом по всякому поводу, так как пять шестых времени, которое они должны были уделять делам, уходило у них на то, чтобы сохранить за собой место. Увы! Болезнь, именуемая “упущенное время”, как мне кажется, вновь поразила наших министров. У прежних виной всему было чистое нерадение, у ваших виной, разумеется, перегруженность; но от этого не легче.
Вот уже три месяца, мсье, как в деле, рассматриваемом как чрезвычайно важное, я спотыкаюсь о всякого рода нерешительность, которая сводит к нулю предприимчивость людей самых деятельных. По этому нескончаемому делу я осаждаю уже третьего министра, ответственного за военное ведомство.
Мсье, нам не хватает ружей, у нас их требуют громогласно.
В распоряжении министра шестьдесят тысяч ружей, которые я приобрел. Столько золота, столько золота, вложенного мной в это дело. Два корабля простаивают в Голландии вот уже три месяца. Четыре или пять человек пустились ради этого в путешествие. Куча записок, поданных мной, одна за другой. Тщетные просьбы о минутном свидании, чтобы доказать, сколь ничтожны препятствия. Нарочный, который уже двадцать дней томится у моего очага и портит себе кровь, расстраиваясь вынужденным бездействием. И я, в ком она закипает из-за невозможности получить ответ и наконец отправить курьера. С другой стороны, грозящее мне отовсюду обвинение в предательстве, точно я по злому умыслу задерживаю в Голландии оружие, меж тем как я горю желанием ввезти его во Францию. Все эти расходы и противоречия наносят урон и моему состоянию, и моему здоровью.