Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

– Я не только не оторвался от общественных дел, но нахожусь здесь именно для того, чтобы ими заняться. Разве не первейший долг слуги общества прийти в тюрьму, чтобы вырвать из неё невинного человека? Ваш обвинитель обличен как мошенник! С него сорвана перевязь, которой он не достоин. Он исключен из Коммуны. Полагаю, что он даже в тюрьме. Вам предоставляется право преследовать его по суду. Мне бы хотелось, чтобы вы забыли наше публичное столкновение, и поэтому я испросил разрешение отлучиться на час, чтобы вызволить вас отсюда. Не оставайтесь здесь ни минутой дольше! Пьер Огюстен бросается на шею своему избавителю, не в силах произнести ни слова. Его сажают в фиакр и отвозят к министру Лебрену, который в последние десять дней не желал видеть его.

Здравомыслящему человеку ход событий понятен, как выеденное яйцо. Не понятен он только французским биографам. Сам прокурор! Явился! Вызволил! Не может этого быть! Тут что-то не так. Конечно, не так. Только у просвещенного европейца от таких ситуаций мозги набекрень. Для просвещенного европейца единственная причина всех необыкновенных событий кроется в женщине. И биографы пускаются на поиски женщины. Известно: кто ищет, тот всегда найдет. И находят. Вот как резонерствует по этому поводу один из новейших искателей кто с кем когда и почему:

«Относительно его освобождения долго – и как бы стыдливо – умалчивалось. Гюден, Ломени из дружеских чувств к наследникам Бомарше ограничивались беглыми намеками. Первым приоткрыл завесу Беттельгейм в своей биографии Бомарше, изданной в 1886 году. Год спустя Лентилак также подтвердил факты. Вслед за ними целая когорта биографов, уже без всяких околичностей, но не без осуждения, раскрыла всю подноготную: спасла Бомарше Нинон. Мы уже рассказывали, как Нинон, то есть Амалия Уре, то есть бывшая графиня де Ламарине, незадолго до революции стала его любовницей. Бомарше любил её до конца дней. И она также, по-видимому, долго была в него влюблена. Не дала ли она ему доказательств своего чувства, вытянув его из Аббатства, этого преддверия смерти? Ибо нужна была храбрость, отчаянная храбрость, чтобы действовать так, как действовала она. Отправившись к генеральному прокурору Парижской коммуны, некоему Манюэлю, с которым Бомарше был отнюдь не в лучших отношениях, она потребовала и добилась рот того приказа об освобождении Бомарше. Естественно, некоторые из особенно дотошных адвокатов намекают, что Нинон удалось умилостивить Фемиду, принеся жертву Венере. Другие смело делают следующий шаг и утверждают, что Нинон была в ту пору любовницей Манюэля. Я со своей стороны ничего не утверждаю и, по правде говоря, не это меня интересует. Для меня важно, что она спасла Бомарше. Переспала же она или не переспала с Манюэлем, дела не меняет и нисколько не умаляет важности её поступка. Когда старый любовник в тюрьме, а молодой у власти, многие ли дамы сделают то же, что и она? Не отнесется ли большинство к этому факту, что старика сунули в темницу, как к воле провидения? Мне кажется, наши историки допускают в своих суждениях о Нинон ошибку, вполне, впрочем, простительную. Они видят её либо такой, какой она была лет в пятнадцать, шестнадцать, когда адресовала Бомарше романтические письма, на которые он, как нам известно, отвечал, либо такой, какой она сделалась впоследствии, много позже – а именно женщиной весьма вольного поведения. Но какова была Нинон в 1792 году? Конечно же, совсем другая – и, как я предполагаю, оправдывавшая во всех планах, в том числе, и в том, о котором вы догадываетесь, влечение к ней Бомарше. Впрочем, нам ещё предстоит с ней встретиться. Было бы обидно так быстро расстаться с особой столь обворожительной…»

Нам стыдно читать, а им не стыдно писать. Гильотина на площади. Террор набирает силу. Генеральный прокурор отлично знает, кто и как творит правосудие, потому что он творит его сам. Голову легче легкого потерять и за меньшее преступление, чем освобождение государственного преступника. И вот к нему является «обворожительная особа», требует, разевается и добивается. И вот ради этого пустячка, как подобную процедуру именуют сами французы, генеральный прокурор решается рискнуть головой? Чушь собачья. И вся это когорта биографов не более, чем слабоумные пошляки.