Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

Ради пустячка никто головой не рискнет. Зато находится целая когорта любителей рискнуть головой ради денег. Всей этой тесной компании ружья нужны, чтобы крепко на них заработать. Министр с помощью разных уловок задерживает и будет их задерживать до упора в Голландии. Мошенники делают предложение, от которого Пьер Огюстен отказывается с присущей ему гордостью и прямотой. Мошенники обращаются в муниципалитет, то есть к этому самому генеральному прокурору, с доносами. Генеральный прокурор с самого начала видит, что человек не виновен в государственной измене, и по обвинению в государственной измене отправляет его в тюрьму. С его же разрешением один из мошенников является в Аббатство и делает Пьеру Огюстену новое предложение, которое Пьер Огюстен отвергает с той же гордостью и прямотой. При этом говорит, что в тюрьме своих дел не ведет. Мошенник исчезает. Появляется генеральный прокурор, может быть, и успев переспать перед тем с обворожительной особой, с которой очарованному биографу так жаль расставаться. Проще простого понять, что всей этой тесной компании Пьер Огюстен нужен живым. Его пытаются купить, пытаются запугать, чтобы получить от него передаточную запись на ружья, без которой никаких ружей им не видать.

Им передаточная запись нужна. Они выпускают его и прямо, как был, грязного, непричесанного, с пятидневной щетиной привозят прямо к министру, рассчитывая, что, натерпевшись страхов, наголодавшись, в таком жалком виде, он будет покладистым.

Министр, правда, слаб. Держать себя в руках не умеет. Глаза бегают. Речь замедлена. Голос нетверд. Слегка заговаривается. Но все-таки можно понять, что никаких препятствий для вывоза ружей и для залога за них уже не имеется. Только не нынче. Дела. А вы завтра придите, завтра поговорим.

От министра его ведут в Наблюдательный комитет. Там ему выдают свидетельство о благонадежности. Он может идти. Дома он отмывается, отчищается, отбривается, облачается в свежее белье и свежий камзол. Кажется, надо бы ещё отсыпаться, но ему не до сна. У него все-таки имеется служба разведки. Разведка доносит, что министр иностранных дел выписал в Париж французского посла из Гааги. Зачем? Может быть, для того, чтобы ему навредить?

Утром он отправляется на условленное свидание. Его сопровождает чиновник, приставленный к нему не то прокурором, не то комитетом. Министра нет. В полдень его всё ещё нет. После трех его принимают. Они вновь обсуждают дело о ружьях. Как бы между прочим Пьер Огюстен сообщает, будто в своем заявлении Законодательному собранию просил вызвать посла из Голландии, чтобы тот лично подтвердил, что он не виновен в задержке оружия. Министр что-то уж больно торопится возразить:

– Не трудитесь! Через два дня он будет здесь!

– Для меня нет ничего приятней, чем это известие. Он обо всем доложит Законодательному собранию.

Видимо, именно такого доклада и не нужно министру. Министр вдруг поднимается и поспешно уходит, что он обязан завершить дело, которое нельзя отложить.

Его спутник начинает догадываться, что дело нечисто, и объявляет сердито:

– Сюда я больше не ходок. Я не станут терять время попусту. Пусть посылают другого.

Пьер Огюстен считает необходимым укрепить его подозрение:

– Вот уже пять месяцев, как меня заставляют вести такую жизнь. Я проглатываю это безропотно, потому что в этом деле заинтересована нация.

Дома он пишет министру записку и тут же отправляет её:

«Во имя отчизны, которой угрожает опасность, во имя всего, что я вижу и слышу, я умоляю ускорить момент завершения дела с голландскими ружьями.

Мое оправдание? Я его откладываю. Моя безопасность? Я ею пренебрегаю. Наговоры? Я их презираю. Но во имя общественного спасения не станем более терять ни минуты! Враг у наших дверей, и сердце мое обливается кровью не от того, что меня заставили пережить, но от того, что нам угрожает.

Ночи, дни, мой труд, всё мое время, мои способности, все мои силы я отдаю родине…»

Так он и живет – во имя общественного спасения – уже много лет. А вокруг него торгуют общественным спасением, до недавнего времени при короле, теперь при торжестве прав человека и гражданина, и продают его по сходной цене.

Ответ он получает следующей ночью. К нему врываются вооруженные люди, ищут оружие и уносят с собой несколько ружей, перебудив всю округу. Клянутся, что сдадут руководителям секции. Наутро он проверяет: ни о каких ружьях в секции даже не слышали. Украли их? Или обыск был незаконным, лишь бы ещё раз его напугать?

Он пишет министру ещё раз:

«Если только неизлечимая слепота, которую небо наслало на иудеев, ещё не поразила Париж, этот новый Иерусалим, как же получается, что мы никак не доведем до конца дело, для спасения отечества наиважнейшее? Дни складываются в недели, недели в месяцы, а мы не продвинулись ни на шаг!..»

Ответа он, конечно, не получает. Он отправляется в Наблюдательный комитет, где должны ещё раз подтвердить его благонадежность, и находит все кабинеты пустыми, все двери опечатанными и на железных засовах.

– Что стряслось?

– Все эти господа отрешены от своих должностей.