Президент от мафии

— Вот что я вам скажу, мистер Спенсер… Я наблюдаю за вами весь вечер. Вы расхаживаете здесь гоголем, поносите моих коллег. Полагаю, вы должны извиниться перед всеми, кто сейчас находится на этой сцене.

«Вот оно, — подумал Брентон, — …конец карьере». У него зашумело в висках.

— Вы находите, что я должен принести извинения?

— А кто вообще дал вам право так себя вести? — огрызнулся Хейз. — Вы должны организовать дискуссию, а не принимать в ней участие. Если вы считаете, что знаете все ответы, садитесь в одно из этих кресел и расскажите нам, что бы сделали вы.

— Я же не кандидат в президенты, — растерянно пробормотал Брентон.

— Эти люди готовы взять на себя огромную ответственность, и мне кажется, вы должны извиниться перед ними за ваше высокомерие, за неуважение к принципам, которые они исповедуют. Вы являете собой живое доказательство того, что весь этот процесс порочен. Вы считаете, что выяснить рейтинг каждого из нас можно, лишь внеся раскол в наши ряды. На мой взгляд, мистер Спенсер, вы олицетворяете худшее из того, что есть в этой стране. Вы сеете раздор, чтобы извлечь выгоду для себя.

Спенсер стоял в центре сцены, задыхаясь от негодования и судорожно хватая ртом воздух.

В аппаратной Тед орал операторам:

— Уберите крупный план. Этот бедолага похож на форель в ведерке.

Операторы взяли зал общим планом.

— Я не собираюсь терпеть подобные выходки, — сказал Брентон, повернулся и пошел со сцены.

Ошеломленные кандидаты сидели, разинув рты. Хейз мгновенно вскочил и вышел на подиум.

— Так какой был последний вопрос? — обратился он к залу, по которому прокатился сдавленный смешок. — Ах да, забастовка «дальнобойщиков». Что ж, имей я возможность переговорить с участниками этого конфликта в Нью-Йорке, в родном городе мистера Скатини, уверен, я бы нашел приемлемый компромисс, потому что американцам пора прекратить враждовать с американцами. Самая сильная, самая могущественная страна в мире сдает свои позиции — не потому, что мы не в состоянии конкурировать… но потому, что мы не можем сосредоточить усилия на главном. Я хочу изменить существующее положение. Вчера вечером я не стал останавливаться в отеле «Савой», как это сделали остальные кандидаты, я отправился к Баду и Саре Колфилдам на их ферму в Гриннелл. Их ферму того гляди приберет к рукам банк. И дело не в том, что они недостаточно трудолюбивы или не умеют планировать. Они, как и многие другие, вложили в свою ферму всю душу. Просто федеральное правительство предпочло не обращать внимания на их бедственное положение — оно занято повышением собственного жалованья в то время, как два человека здесь, в Гриннелле, штат Айова, теряют последнюю надежду. Больше всего в жизни я хочу заставить эту страну работать, заставить Америку работать на благо Бада и Сары — на благо всех вас.

— По-о-о-о-о-о-о-ни-и-и! — заорал в тесной гримерной Эй-Джей Тигарден.

Мики следил за дебатами по телевизору, сидя в кабинете; Джозеф спал наверху в спальной. Все прошло строго по их сценарию. Хейз одержал первую победу. Мики так и подмывало позвонить Уоллису Литману и поздравить его с успешным выходом Брентона Спенсера, но общение с Литманом всегда раздражало его, и он предпочел воздержаться. Мики подошел к бару и налил себе бокал портвейна; в этот момент его внимание привлек какой-то шум в холле. Выйдя из кабинета, он увидел Люсинду — она надевала пальто. В руке у нее он заметил авиабилет. На полу стояла небольшая дорожная сумка.

— Куда ты собралась? — спросил он.

— Привет. Не знала, что ты дома. Видел дебаты?

— Куда ты собралась? — повторил Мики и взял у нее авиабилет. — Айова? — В голосе его послышалось искреннее удивление.

— Хочу съездить за картошкой. — с улыбкой сказала Люсинда.

— Лу, неужели ты не видишь, что он из себя представляет? Посмотри на него.

— Я не понимаю, о чем ты…

— У Райана вместо головы задница. Из пяти чувств в лучшем случае действует только одно.

— Как ты можешь такое говорить?

— Потому что это правда. Ему место в богадельне. Он всегда таким был, сколько я его знаю. Еще когда мы были мальчишками, я искал и подсовывал ему девчонку, чтобы он перепихнулся. Теперь я подсовываю ему эту паршивую работенку, потому что больше он никому не нужен. Посмотри на него — за что бы он ни брался, все оканчивается крахом. Ему уже почти сорок, а над ним потешается весь Голливуд. Надо умудриться стать посмешищем в городе, где полным-полно педиков, сумасшедших и актеров.

— Мне казалось, он твой друг…

— Люсинда, мне нужно серьезно поговорить с тобой. — Мики взял ее за руку и отвел в кабинет. Он указал ей на кресло, сам сел на диван напротив.

Люсинда сложила руки на коленях и вопросительно посмотрела на брата.

— Не забывай, что мы Ало. Это имя дано нам, как тюремный номер — как пожизненное клеймо. Поначалу меня это бесило. Теперь я горжусь своим именем. Оно закалило нас, Лу, сделало сильнее. Оно сделало нас непохожими на других, особенными. В этой семье нет места слабакам.

— Но он для меня просто друг, Мики. У него сейчас тяжелое время, и я хочу помочь ему.