Презумпция любви

И Горка замер. Вспомнилось, как в последний раз отец неожиданно прилетел поздним вечером. И как настойчиво уговаривал пойти к больной маминой подруге погулять с каким- то её пёсиком. И он, дурак, пошел и носил вокруг дома на руках дрянную собачку Сюсю, потому что она, пучеглазая, была похожа на муху с оборванными крылышками и до смерти боялась других собак. А когда вернулся, отца уже не было. Мама сказала, срочно вызвали. И всё! Не виделись они больше! Тогда Горка злился на маму за её какое- то необычно спокойно ласковое радостное лицо, и не верил, «что вызвали срочно» и что «папа очень жалел». А потом, уже в интернате, вспоминая это отцовское предательство, пугая Лёку, бился головой о стену. Обманул! Обманул! И службу свою оставить обещал, и «на Юга» втроём податься! Как он его ненавидел! Отца! Что маму больную оставлял! И в цирк с ним ни разу не пошел! Ни разу! Только всё обещал! А эти все сослуживцы — «батяня- комбат!» А ему, Горке Гордиевскому, кем он был?! Полковник Гордиевский!

Вот и этот, Рыжий, сейчас отдышится и скажет: «Костю я не дождусь, так что собирайся без него. Тебе в интернат пора». И прощайте, полковник Лавров! Хлебайте борщ вместе со своей подружкой!»

— Ладно, пойду я, — неожиданно напомнил о себе Доктор. — Скажи Константину, чтобы укол сам себе сделал. Я всё, что нужно, на столе в кабинете оставил. И хотел бы я знать за какими- такими фенхелями он на такси отправился!

Горка резко развернулся. И если бы доктор Рудольф Янович Добжанский смотрел в его сторону, то увидел бы лицо совершенно незнакомого ему мальчика. Ну, просто отрока из древней легенды, причастного к тайне, что конец света отменяется. Такие у Горки становились глаза. Радость рождалась в них из глубины печали. Темно- серые с широкими зрачками, они светлели и начинали отливать голубизной.

Но Доктор на Горку не смотрел. Приложив мобильник к уху, он ждал ответа на свой вызов.

— Варвара? Ну, что он? Не паникуй. Еду я, еду. Терехова не отпускай. Ну, можно мне за двое суток на полчаса расслабиться?!

Вздохнул, сунул трубу в карман брюк, а оттуда извлек аккуратно сложенный носовой платок и вытер серое от усталости и влажное от пота лицо. Потом тяжело поднялся и пошел к выходу.

— А Вы … Вы чаю выпейте, — сказал Горка в спину уходящему Добжанскому срывающимся голосом.

— Пожалуй, можно, — согласился тот, уже стоя на пороге. — Ставь чайник, я руки пойду помою.

Вскоре раздались такие звуки, как если бы доктор мылся над ванной.

Горка сбегал на балкон, снял с верёвки горячую от солнца Костину футболку и повесил её на дверную ручку в ванной.

Стол для ужина Константин хотел накрыть в гостиной. Но поскольку именно стола там и не было, нужно было либо притащить в большую комнату огромный двухтумбовый гигант из спальни, либо поставить туда маленький из кухни. Клеёнка на кухонном столе была старой и несколько потёртой, хотя и в красно- коричневую клетку какого- то благородного шотландского клана. Решили её снять, но то, что обнажилось под ней оказалось в таких неблагородных пятнах и царапинах, что клеёнку вернули на место. В пустой, но большой гостиной с высокими потолками и лепниной по карнизам кухонный стол, пусть и в килте, смотрелся весьма убого. Возвратили его на место.

Тарелок и всего прочего хватало, а набор бокалов Константин привёз вместе с вином. И даже о салфетках не забыл. Наконец, всё, что нужно было сварено, нарезано и разложено, но «вечер» никак не наступал. В интернате был просто: вечер — это после полдника. Но часовая стрелка на настенных часах в кухне уже показывала восемь, время отбоя для малышей, а он не приходил. И ещё яркое июльское солнце, отражаясь в окнах квартир дома напротив, продолжало смеяться над Горкиным нетерпением.

И все равно звонок в дверь застал всех врасплох! Лавров вдруг подумал в этот момент, что надо бы почистить ванну, и птичья трель застала его со щеткой в руке. А Горка, стоя на подоконнике. выгонял на балкон красивую бабочку, запутавшуюся в шторах. Но первым после очередного звонка оказался у двери все- таки он. Испугавшись, что гостья может уйти, закричал громко:

«Сейчас! Сейчас!» И стал быстро открывать одну за другой все задвижки на двойных дверях, удивляясь, зачем людям, которые теперь живут в апельсиновом саду, когда- то понадобилось так много замков!

— Ой! — сказала стоящая за дверью молодая женщина, которую Лавров вчера называл странным именем «Иванна». — Извините, мальчик, я, кажется этажом ошиблась!

— Нет! Нет! — закричал Лавров, почти прыгающий на одной ноге по длинному коридору. — Это мой мальчик, Иванна! Мой! Ну, что ты стоишь, Горка! Приглашай!

Теперь, когда Горка оказался рядом с гостьей, она показалась ему просто очень высокой девочкой с веснушками у прямого чуть длинноватого носа и целой копной волос, о каких не скажешь, что они прямые, но и курчавыми их не назовёшь.

— А я вдруг на миг чуть сознания не лишилась, подумала, вдруг всё это мне просто привиделось. И поездка наша ночная, и утренняя встреча. Я же всё время твердила номер квартиры …41! На два больше, чем тебе!