Даст садится, все ещё держа меня на своих бедрах, снова целует, придерживая за спину, наслаждаясь близостью уже неспешно, чувствуя мое доверие и делясь своим в ответ. Пальцы на пояснице под одеждой… Вдохи одного на двоих воздуха… Его влажный язык на моем… Мои руки на его ключицах, гладких, как полированный белый кварц… И нет ничего лучше, чем ощущать жар его рдяной души в этих костях, любимых, до последнего изгиба. Одно касание на один вдох, одно скольжение на один выдох.
И мы горим…
Уже нет смысла считать время, бежать без оглядки и искать выход. Просто люби меня…
Мягко опускается на одеяло снятая куртка, взметнув в воздух пыльцу жёлтых лютиков у одеяла. И рядом взмахом нежной материи ложится толстовка. Сжимаются крепче бедра… И пальцы на руках пронзает молнией касания к обнажённому торсу мелованных костей. Зарево на них амарантового цвета, такое яркое, что не верится в его реальность… Тянусь, чтобы тронуть, и пальцы скользят по мягкому сокровенному секрету его жизни, на котором почти не видна полоса шрама.
Его рука нежно скользит по сплетению солнца до ямочки у ключиц вразлет, толкая и отстраняясь, выпуская мою душу на волю, словно та только и ждала глотка свободы, покорно ложась на его ладонь розовеющем сердцем преданности с мягкой узорчатой сердцевиной, словно белоснежными жилками испещрявшей ее нутро. Душа полукровки…
— Какая ты красивая, Брай, — в волнении произносит монстр, чуть отводя руку с душой в сторону, любуясь ей…
Сжимаю его сердце пальцами, проводя до перевёрнутого основания, вызывая дрожь в его теле, что ощущается и мной, словно собственная. Она такая нежная и теплая, что хочется стать с ней единым целым… Почувствовать ее силу на себе.
Дать опалить собой обнаженную кожу.
И прежде, чем осознаю окончательно то безумство, на которое меня так внезапно, сиюминутно потянуло, я уже поднесла душу к себе, нежно целуя, словно самое ценное и последнее, что осталось в целой вселенной для нас двоих.
— Милая, — протяжно и сипло говорит мужчина, чуть отклоняясь назад, и я вижу как прогибается белизна его позвоночника, казавшаяся серебристой в тенистом подлеске дикой дубравы. Но краткий миг моего прояснившегося сознания длится недолго, поскольку Даст уверенно отыгрывается, проводя бархатистым алым языком по стенке моей души, что я чувствую каждым нервом и каждой собственной точкой кипения, жгучим потоком вулканического пепла, опустившегося до самого низа, словно я и сама обнажена до костей, ставших от его касания такими же нежными как и тело.
И от продолжившихся обоюдных ласок на душах у меня просто сносило крышу. Рвало все устои и мыслимые, и немыслимые барьеры… Их просто не было… Было бесконечное удовольствие, тихие, сдавленные стоны, словно мы боялись быть замеченными в пустоте ясного вечера. Или опасались спугнуть нечто важное, что возникло между нами новой крепкой ниточкой, связав нас ещё крепче.
Были лишь его уверенные пальцы, погруженные в мою розовеющую пульсацией жизнь… И мои – чертившие на рдеющих стенках его – причудливые, влажные узоры, мягко огибая светлеющий шрам, боясь причинить даже иллюзию боли.
Я не думала, что ласка души может быть настолько приятной… Я вообще ни о чем не думала… Только наслаждалась… Чувствами, от которых все дрожало и скручивалось в мягкой и сладкой истоме… А еще… Я любовалась… Изгибами его костей, на которые уже упала сизая тень подступающей ночи… Веером мощных ребер, вздымающихся в чуть сбитом, но очень глубоком дыхании. Темнеющими провалами глазниц с рубиновыми зрачками, в одном из которых я тонула раз за разом, глотая этот гипнотизирующий омут своим сознанием, теряя от него всякий здравый смысл. Его матовым черепом с волевыми и упрямыми изгибами. Линией ровных зубов и рта, изогнутого в блаженствующей улыбке. Плавный загиб шеи до широких лопаток. Впадина крепкой поясницы, упирающейся в крылья подвздошных мощных костей… И руки, что беспрестанно дарят ласку моей преданной ему одному душе.
Он прекрасен… Как нежный шорох океана, что доносился до нас в затихающем сумраке ночи, прорываясь сквозь фоновый шум дубравы…
========== Пряничный домик в Черном городе ==========
Подножие Хадены высилось над чадной безмятежностью океанических волн, неспешно набегавших на потемневший берег. Перекатывались камушки, многочисленными песчинками тёрся воздух и влага, а солнце скрылось за дымкой свободного неба. Такого открытого и бесконечно высокого, что казалось, будто до него никогда и никому невозможно будет дотянуться.
До этих перистых облаков, натянутых нежной пленкой под куполом лазоревой атмосферы… И до солнца, висящего мощной звездой где-то намного выше и дальше, чем я способна себе представить.