Прибытие

Скрипнула дверь, за которой обнаружилась широкая винтовая лестница. Я шел за опричником, даже через фильтры шлема ощущая тяжелый запах казарменного пота и смрадного дыхания провожатого. С гигиеной в этом времени явно не дружили. Вонь с каждым шагом все усиливалась, и мне даже захотелось перейти на чистый кислород скафандра и избавить себя от ненужных страданий. Но разум все же отмел эту идею. Нужно было изучать этот мир, а запахи — один из важных его элементов. « Что ж, принюхаюсь».

За мной тяжелой поступью топали не менее пяти конвоиров. Миновав несколько этажей, опричник наконец остановился возле узкой двери, взявшись за деревянную ручку. Я обратил внимание на тотальный дефицит железа в здании. Кругом одно дерево. Ни гвоздей, ни петель, ни ручек. Единственными металлическими предметами были ружья, да сабля у опричника была стальная. Винтовки были довольно примитивные, самозарядные, с магазинами не более чем на пять-семь патронов.

— Смотри у меня, чужак! — пригрозил мне опричник, тыча в грудь своим отточенным клинком. — Рыпнешься на кнеса, я тебе башку начисто снесу, моргнуть не успеешь. Видишь, — показал он, проводя острием клинка по моей груди в направлении горла, — волшебство твое тебя тут не хранит уже.

Естественно, опричник не был в курсе, что силовое поле скафандра срабатывало лишь при динамической атаке. Не понимал он и принципов работы моего индивидуального комплекса автономного существования, (коротко — ИКАС). А потому я лишь смерил его любопытным взглядом, мысленно радуясь, что наши лица все же разделяло стекло моего шлема, иначе рвотные позывы я вряд ли бы сдержал, больно уж пахучим оказался мой новый знакомец. Я коротко кивнул, и опричник, наконец, потянул на себя массивную дверь, пропуская меня в залитое светом просторное помещение.

Судя по всему, мы оказались в каком-то зале приемов. Вокруг толпился разномастный народ, кстати, прилично одетый. Гудящий зал с нашим появлением тут же замер. Я огляделся. Освещение в зале по большей части было свечным. По периметру — множество резных деревянных канделябров в форме диковинных птиц. Огромная деревянная люстра, подвешенная под потолком на канатах, была основным источником света. В углах помещения стояли керамические вазоны, расширенные кверху. В них была налита какая-то черная маслянистая жидкость, которая хорошо горела, но при этом сильно коптила черным.

«Неужели сырая нефть?»

 — подумал я.

Копоть тут же вытягивалась через прорези в потолке — видимо, здание было хорошо продумано с точки зрения вентиляции. Наконец я перевел взгляд на центр зала, где на метровом пьедестале стоял резной деревянный трон. На троне восседал сурового вида мужик с черной повязкой на глазу. Назвать его иначе у меня язык не поворачивался. Изрезанное шрамами, обгоревшее на солнце и иссушенное суровыми морозами свирепое лицо его никоим образом не выдавало в нем аристократа. То, с каким придыханием о нем говорили подчиненные — «Великий кнес» — никак не вязалось с тем, кого увидел на троне я. На меня смотрел суровый одноглазый воин, облаченный в вычурно дорогие одежды. Расшитое золотом и серебром платье, огромный, в пол, плащ красного бархата с меховым воротником. Из-под полы платья виднелись выбивающиеся из общей картины грязные кожаные сапоги грубого покроя. На голове — огромная меховая корона с россыпью драгоценных камней, из-под которой на плечи падали длинные пряди грязных волос. Я обратил внимание не столько на одежду восседавшего на троне человека, сколько на его лицо и руки. Так выглядеть мог телохранитель, командир стражи или, на худой конец, матерый охотник. Его грубые, мозолистые, черные от грязи пальцы с длинными, словно у дикаря, ногтями сжимали, по всей видимости, регалии власти. В правой руке — нечто напоминающее скипетр, с той лишь поправкой, что палка эта была из кости. Навершие скипетра венчал деревянный набалдашник в форме оскалившегося хищника. Опять же, как и в случае с опричником, череп принадлежал животному из рода кошачьих. Видимо, в этом мире хищники этого вида почитались особенно. В левой же руке одноглазый держал довольно любопытный предмет, чем-то напомнивший мне пульт управления от головизора — устаревшего приспособления, пришедшего в двадцать первом веке на смену еще более устаревшему телевизору. До отлета с Земли такие экспонаты можно было увидеть разве что в музеях.

Оценив ситуацию, я прошел к центру зала, остановился, вежливо опустил голову в знак приветствия и стал ждать, когда со мной заговорят. Одноглазый мужик прищурился, внимательно изучая меня. Его примеру, конечно, последовала и вся свита. Все, кто находился в данный момент в центре зала, ревностно меня разглядывали. Одни молча, иные перешептываясь.

— Это еще что за чучело? — ожил у меня в шлеме голос Егора.

Я вздрогнул от неожиданности, но отвечать не стал, дабы не выдавать своих козырей. Зачем туземцам знать, что я в реальном времени могу разговаривать с командой? Ковалев продолжил: