Причуда. В 16:50 от Паддингтона. Испытание невиновностью

— Не очень-то подходящий момент он выбрал, чтобы так воспрянуть духом, — заметил Филип. — После вчерашнего допроса как-то не до веселья, вы согласны?

Лео тихо ответил:

— Разумеется, очень тяжело заново все это переживать.

— У Микки, как по-вашему, есть совесть? — продолжал Филип, продвигаясь в своем кресле вдоль полок и рассеянно вытаскивая то один томик, то другой.

— Странный вопрос, Филип.

— Ничуть, сэр. Я просто размышляю. Ведь бывают же люди, у которых нет музыкального слуха. И точно так же некоторые не способны испытывать угрызения совести, раскаяние и даже простое сожаление по поводу своих действий. Взять того же Жако. Он точно ничего подобного не испытывал.

— Да. Это верно.

— Ну а Микки? — Филип помолчал и заговорил совсем на другую тему: — Можно я задам вам один вопрос, сэр? Вам вообще-то известно происхождение ваших приемных детей?

— Почему вы об этом спрашиваете, Филип?

— Просто любопытно. Меня очень занимают проблемы наследственности. Интересно, насколько велика ее роль?

Лео не отвечал. Филип смотрел на него с живым интересом.

— Возможно, вам неприятно, что я задаю такие вопросы?

— Нет, отчего же, — сказал Лео, вставая. — Вы ведь член нашей семьи и имеете право их задавать. А в данной ситуации, спору нет, то, о чем вы спрашиваете, весьма существенно. Но наших детей, строго говоря, нельзя считать приемными. Мэри, ваша жена, действительно была удочерена по закону. Остальные же попали в наш дом в общем-то неформальным путем. Жако осиротел, его отдала нам на время войны родная бабка. Она погибла во время бомбежки, и мальчик остался у нас. Так уж вышло. Микки внебрачный ребенок. Его мать интересовали исключительно кавалеры. Она назначила цену в сто фунтов и получила их. Что сталось с матерью Тины, нам неизвестно. Она ни разу не написала своей дочери, не потребовала, чтобы ей ее вернули после войны, а разыскать ее не представлялось возможным.

— А Эстер?

— Эстер тоже внебрачный ребенок. Ее мать была ирландка, молоденькая медсестра. Вскоре после того, как ее дочь оказалась у нас, она вышла за американского солдата и попросила, чтобы мы оставили девочку у себя. Не хотела, чтобы муж знал о незаконном ребенке. В конце войны она уехала с мужем в Штаты, и с тех пор мы о ней ничего не слышали.

— У каждого по-своему трагическая история, — заметил Филип. — Все пятеро — несчастные, никому не нужные подкидыши.

— Да, — сказал Лео. — Потому-то Рейчел с такой страстью к ним ко всем и относилась. Хотела, чтобы они почувствовали себя желанными, чтобы у них был свой дом, хотела стать им настоящей матерью.

— Благородное стремление.

— Да, но получилось не так, как она рассчитывала, — вздохнул Лео. — Она свято верила, что кровное родство ничего не значит. На самом же деле оно все-таки имеет значение. В характере, в поведении родных детей обычно есть какая-то особинка, которую узнаешь и понимаешь без слов. А с приемными детьми такой связи нет. Их не понимаешь сердцем, только умом и судишь о них, отталкиваясь только от своих собственных представлений и чувств. Однако нельзя забывать о том, что твои мысли и чувства, возможно, довольно далеки от того, что думают и чувствуют они.

— Вы, вероятно, всегда понимали это?

— Я предостерегал Рейчел, — кивнул Лео. — Но она, конечно, не верила. Отказывалась верить. Она внушала себе, что это ее родные дети.

— Тина всегда казалась мне темной лошадкой, — сказал Филип. — Возможно, потому, что она не совсем белая. Кто был ее отец, вы знаете?

— Кажется, какой-то моряк. Возможно, индиец. Мать не могла точно сказать, — сухо добавил Лео.

— Совершенно непонятно, как она на что реагирует, что думает. Говорит мало. — Филип замолчал. А потом выпалил: — О чем, интересно, она знает, но помалкивает?

Он заметил, как рука Лео, переворачивавшая страницы, замерла в воздухе. На мгновенье стало тихо, затем Лео спросил:

— Почему вы думаете, что она говорит не все, что знает?

— Но, сэр, это же очевидно, разве нет?

— Мне не очевидно, — сказал Лео.

— Ей известно что-то, что может повредить какому-то определенному лицу, вы не думаете?

— Я думаю, Филип, вы уж простите меня, что рассуждать на эти темы крайне неосмотрительно. Можно нафантазировать лишнее.

— Вы меня хотите припугнуть, сэр?

— Какое вам, в сущности, до всего этого дело, Филип?

— В смысле, что я не полицейский?

— Да. Именно это я хотел сказать. Полицейские обязаны выполнять свою работу. Их долг — разбираться, что и как.

— А вы сами не хотите в этом разобраться? Или… или вы и без того знаете, кто убийца? Знаете, сэр?

— Нет.

Краткость и страстность его ответа поразили Филипа.

— Нет, — повторил Лео и ударил ладонью по столу. Сейчас он был совсем не похож на того тихого и замкнутого книжного червя, которого так хорошо знал Филип. — Я не знаю, кто убийца! Слышите? Не знаю. Не имею ни малейшего представления. И не хочу, не желаю знать.

Глава 17

— Эстер, а ты что тут делаешь, душечка моя? — спросил Филип.

Он катил в своем кресле по коридору. А Эстер стояла в коридоре у окна. При звуке его голоса она вздрогнула и оглянулась.

— А, это ты, — проговорила она.