Придворное общество

«Иногда члены парламента поднимают шум, двигая свои курульные кресла, но они не хотят умереть в этих креслах, сраженные рукой варвара. В самый последний момент эти отцы народа всегда вспоминают о том, что они еще и отцы семейства и что согласно старой доброй буржуазной традиции им следует оставить детям капитал не меньше того, который сами получили от предков. Таким образом, конфликт между королем и высшей мантией может принимать острый характер, и подчас дело доходит до тюрьмы, но забота о кошельке останавливает недовольных»[164].

Именно потому, что должностной престиж и кошелек высших слоев дворянства мантии, получаемые ею должностные доходы были самым тесным образом связаны с сохранением традиционной королевской власти, и сложилась та амбивалентная позиция парламентов и всего «noblesse de robe» по отношению к королю, о которой мы говорили выше: они сами хотели получить себе долю господства и соответственно ограничить господство королей, но они нуждались в королевской власти, потому что она составляла основу их существования, их должностей. Поэтому их конфликты с королем, до тех пор пока сила королевской позиции далеко превосходила силы всех прочих слоев, протекали весьма типичным образом: «Постановление ассамблеи палат; решение королевского совета, признающее это постановление недействительным; сопротивление парламента; гнев государя; горькие сожаления и, наконец, подчинение мятежников»[165]. Это касается XVII столетия. Позднее, в течение XVIII века, позиция королей сравнительно с другими группами социального поля постепенно ослабевает и короли, которые прежде смиряли и умеряли напряжение и притязания групп, становятся сами фигурами в этой игре и нуждаются тем самым в союзе с другими группами. Теперь эти типические конфликты протекают по-иному: они все чаще оканчиваются победой парламента. Но в целом перед нами характерная позиция обеспеченного промежуточного слоя, вынужденного биться на несколько фронтов: против дворянства, духовенства, а порой и народа; им нужна сильная королевская власть, против короля они довольно часто используют народ и заключают порою союз с дворянством, прежде всего с высшим дворянством, с которым у этого слоя было то общее, что оба они не имели непосредственных сословных интересов в том смысле, в каком они были у основной массы дворянства. В отношении духовенства (кроме тех его представителей, что происходили из среды это го же слоя), и прежде всего в отношении иезуитов, позиция их совершенно непримирима.

Это может быть примером тому, с какими сильными соперниками, выдвинувшимися из буржуазии, пришлось столкнуться придворному «дворянству шпаги», лишенному теперь почти всех административных функций и всяческой высшей юрисдикции. Одновременно мы ясно видим здесь, почему и до какой степени оно нуждалось в помощи короля, и пони маем, как короли, опираясь на эти пребывающие в примерном равновесии социальные группы, могли воздвигнуть и обеспечить свое господство, по ка наконец сами не оказались непосредственно вовлечены все более и более в напряжения и игру интересов между ними.

14.

Как третье сословие, так и само дворянство были расколоты на раз личные группы, и это невероятно усложняло ситуацию, умножало фронты и возможности союзов. Здесь мы также можем отвлечься от провинциального и местного дворянства, которое в период между религиозными войнами и Революцией практически не играло роли правящей элиты.

Положение высшей знати, например принцев и герцогов, так называемых «грандов» («Grands»)[166]

, значительно отличалось от положения основной массы придворной знати. Ибо, с одной стороны, эти «гранды» стояли в дворянской иерархии особенно близко к королю. Его родственники составляли как бы ее центр. Так что подрывать авторитет, полновластие короля над другими слоями, а тем самым и свое собственное привилегированное положение в королевстве отнюдь не входило в их намерения. Для этого их собственный авторитет был слишком тесно связан с авторитетом короля.

Но в то же время, с другой стороны, эти «гранды» — именно потому, что они были особенно близки к королю, — особенно завидовали его полновластию, были особенно склонны жаловаться на подавлявшее их принуждение подчиниться ему, на свое унижение до степени подданных, означавшее уравнивание их со всеми остальными.

В своей посвященной «грандам» статье в Энциклопедии Мармонтель весьма ясно, хотя и несколько идеологически приукрашено, представил своеобразное положение «грандов» между двумя фронтами. Приведя вначале для непосредственной иллюстрации своего анализа часто употреблявшийся в XVIII веке образ государства как машины, которую можно поддерживать на ходу только с помощью точно выверенного сочетания всех ее частей, он описывает положение «грандов» следующим образом: