Придворное общество

«Астрея» достаточно отчетливо показывает нам взаимосвязь между этим дистанцированием и ростом сознательности, восхождением на новую ступень винтовой лестницы сознания. В романе то и дело слышны отголоски одной из центральных проблем, характерных для ступени, достигнутой сознанием в эпоху Ренессанса и значимой вплоть до наших дней. Это вопрос об отношении между действительностью и иллюзией. Один из великих парадоксов всей этой эпохи состоял в том, что человеческое общество в большей мере, чем когда-либо прежде, подчиняло контролю свой мир, особенно то, что они называли природой, но также и мир людей, и самих себя. В то же время снова и снова, в самых различных формах возникает как лейтмотив всего этого периода важнейший вопрос: что же, собственно, является действительным, реальным, объективным, как бы это ни называть, а что есть лишь человеческая мысль, артефакт, иллюзия, короче нечто «субъективное» и в этом смысле недействительное? Эта постановка проблемы связана со специфическим развитием глубоко заложенных в структурах личности людей средств самоконтроля, вышеописанной «бронезащиты», которая вызывает у них чувство, что они в своей броне существуют, так сказать, отдельно от всего остального мира. Следовательно, они не в состоянии убедительным образом отдать самим себе отчет в том, что все то, что пробивается к ним через их броню, не есть мираж, их собственная выдумка или домысел и в этом смысле нечто недействительное. Только восхождение на следующую ступень сознания позволяет раскрыть ограниченность этой постановки проблемы и убедительным образом ее решить. На новой ступени, как это было приблизительно обрисовано выше, люди приобретают умение понимать самих себя в своей броне, природу этой брони и то, как она сложилась на предшествующей ступени.

Здесь достаточно будет показать, как отражается это восхождение на плато «Ренессанса» в романе д’Юрфе. Этот роман является примером специфического вида опыта (в том числе опыта переживания самого себя) у дворян в той фазе, когда осуществлялся переход к окончательному придворному закреплению верхушки французского дворянства. Этот тип опыта невозможно понять в полной мере, не осознавая, что в ходе развития общества то, что люди переживают как «действительность», претерпевает изменение, характер которого можно довольно точно определить. На переломе от того периода, который мы называем «средневековьем», к тому, который мы называем «Новым временем», наблюдается заметный сдвиг в направлении новых представлений о том, что «действительно», а что «не действительно». На предшествующей стадии развития сознания, как и во всех прежних фазах развития человечества, общественная и личностная основа того, что считалось действительным, оставалась еще, относительно неотрефлектированно, основой аффективной. Представления, соответствовавшие эмоциональным потребностям людей и сильно затрагивавшие их чувства, оценивались людьми как представления о чем-то действительно существующем в соответствии с силой тех чувств, которые они вызывали. Есть простой пример отношения примитивных народов к своим маскам. В подходящей социальной ситуации (например, во время праздника) маска может восприниматься и переживаться как могущественный дух. Его боятся или пытаются умилостивить с помощью определенных ритуалов. Вполне возможно, по окончании праздника эту же самую маску без церемоний бросят в кладовку или на кучу мусора. Порой это истолковывают как выражение того, что могущественный дух теперь покинул эту маску. Но если мы присмотримся внимательнее, то заметим, что в изменившейся ситуации ее покинуло, скорее, личное чувство переживающих людей. На этой ступени тождество предмета заключается главным образом не в характере его как предмета, а в характере аффективных представлений, связываемых с этим предметом. Когда чувства бывают сильны, предмет переживается как могущественный, и этот элемент могущества остается решающим фактором для того, что именно люди оценивают как «действительное». На этой стадии развития объекты, от которых переживающая группа не ожидает никакого воздействия на себя самое, лишены для нее какого-либо значения, а соответственно, и не являются подлинно действительными.

С конца средневековья можно наблюдать сильный сдвиг в сторону мнения о том, что объекты могут обладать тождеством, действительностью и действенностью независимо от аффективно нагруженных представлений, связывавшихся с ними в переживавших их «здесь и теперь» группах в соответствии с традицией и конкретной ситуацией группы Автономия переживаемого предмета относительно переживающего человека, большая независимость «объектов» от переживания «субъектов» сознаются более ясно. Этот сдвиг теснейшим образом связан с ростом «брони», которая, в форме более или менее глубоко укоренившихся в личности средств самоконтроля, встает между аффективными импульсами и теми объектами, на которые эти импульсы направлены.