Придворное общество

Эти линии наследственности хорошо просматриваются: салон знатных дам и финансистов XVIII века — детище королевского салона второй половины XVII века. При дворе Людовика XIV, собственно говоря, формируется новое придворное общество. Здесь находит окончательное завершение процесс, назревавший уже давно. Из рыцарей и придворных эпигонов рыцарства окончательно формируется придворная знать в прямом смысле этого слова: люди, социальное существование которых, а зачастую не в последнюю очередь и их доходы зависят от их престижа, от того, как оценивают их при дворе и в придворном обществе.

2.

Выше мы шаг за шагом прошли всю иерархию жилищ — символа иерархии общества — от доходных домов до особняков знати. Остается только поговорить о верховном здании этой иерархии — о дворце короля, о подлинном центре двора и придворного общества, а тем самым одновременно о том здании, в котором более, чем во всех других, придворные получали свой облик, распространившийся по всей Европе.

Королевский дворец нашел свое высшее выражение в определенном сооружении — Версальском дворце. Поэтому после особняков, которые при Людовике XIV представляли собою лишь колониальные территории королевского дворца, прежде чем стали центрами относительно децентрализованной придворной жизни, предстоит проанализировать в социологическом плане — хотя бы в одном-двух аспектах — и исходный пункт этого движения: сам Версальский дворец.

То, что сразу бросается в глаза при первом взгляде, довольно своеобразно: мы видим комплекс зданий, способный вместить в себя много тысяч человек. Число их может сравниться с населением целого города. Но эти тысячи не живут здесь так, как это свойственно горожанам. Не отдельные семьи, как у горожан, составляют социальные единицы, потребности и границы которых соответственно оформляют пространственные единицы и замкнуты друг относительно друга, но весь этот комплекс зданий представляет собою одновременно дом короля и — по меньшей мере, временное — пристанище придворного общества в целом. По крайней мере, части людей этого общества всегда была предоставлена квартира для жилья в этом королевском доме. Людовик XIV желал, что бы его знать жила в его доме всякий раз, когда он пребывал там со своим двором, и он радовался каждый раз, когда его просили о квартире в Версале[70]

. Прежде всего высшая знать, согласно желаниям короля, почти постоянно находилась при дворе, ежедневно приезжая туда из своих городских особняков. «Я почти никогда не покидал двор, — говорит однажды Сен-Симон, — а мадам де Сен-Симон тем более»[71]. А надо знать, что Сен-Симон не занимал никакой придворной должности, которая непосредственно привязывала бы его ко двору в материальном отношении.

Точное число людей, которые жили или могли жить в Версальском дворце, установить непросто. Во всяком случае, нам сообщают, что в 1744 году во дворце разместились — включая прислугу около 10 000 человек[72]; это дает приблизительное понятие о его величине. Конечно, в подобном случае он был заполнен людьми от подвала до крыши.

В соответствии с единообразными потребностями в жилье и общественными нуждами в среде придворной аристократии все элементы, характерные для особняка, мы находим и здесь, в королевском дворце. Но если в домах горожан они встречаются в уменьшенном виде, то здесь мы находим их увеличенными до гигантских размеров, словно возведенными в высокую математическую степень, причем не только вследствие практических потребностей, но и потому, что эти помещения — знаки положения короля, носители его престижа. Это относится в первую очередь ко двору перед дворцом. Конечно, королю для подъезда карет нужен был больший двор, чем всем прочим людям в его королевстве, потому что у него собиралось больше людей и, следовательно, больше карет. Но так же как в товарообороте потребительная стоимость некоторого товара, его собственный смысл и цель отступает на второй план перед его косвенным смыслом и целью — быть эквивалентом известного количества денег, так здесь на непосредственную общественную практическую ценность двора, как и почти всякой другой обиходной вещи, наслаивалась ценность его как предмета общественного престижа.