Придворный

С этими словами синьора герцогиня поднялась с места и, милостиво отпустив всех, удалилась в свой самый внутренний покой, и остальные также отправились спать.

Четвертая книга

о придворном графа Бальдассаре Кастильоне к мессеру Альфонсо Ариосто

I

Закончив описание предыдущих вечеров и обдумывая, как буду записывать беседу четвертого, я чувствую, как между речами разных персонажей меня преследует одна и та же горькая мысль, напоминая мне о человеческой ничтожности и обманчивости наших надежд, о том, как судьба или на полпути, или у самой цели разбивает наши хрупкие и тщетные замыслы, а иногда потопляет их еще задолго до того, как они издали завидят гавань.

Вновь приходит мне на память, как немного спустя после этих наших бесед безвременная смерть отняла у нашего двора трех редчайших рыцарей в самом цвете лет и надежде славы. Первым был синьор Гаспаро Паллавичино, которого поразившая его жестокая болезнь уже не раз доводила до края. И хотя дух в нем был столь силен, что какое-то время поддерживал жизненные пневмы в теле, борясь со смертью, он все-таки завершил свой естественный путь далеко не в зрелом возрасте, – величайшая потеря не только для нашего двора и для его родных и друзей, но и для всей Ломбардии.

Не в долгом времени умер и мессер Чезаре Гонзага, оставив всем знавшим его горькую и скорбную память о его смерти. Ибо, если уж столь редко производит природа таких людей, казалось бы, не подобало бы ей отнимать их у нас так рано. Ведь можно с уверенностью сказать, что мессер Чезаре был похищен смертью в тот самый момент, когда начинал подавать уже нечто большее, чем надежды, когда его уже начинали ценить так, как заслуживали его прекраснейшие качества. Ибо и многими доблестными делами он уже вполне проявил себя, блистая и благородством, и литературным и военным талантом, и похвальными обычаями. От его доброты, ума, духа, знаний можно было ожидать очень многого.

Через короткое время скончался и мессер Роберто да Бари, оставив в глубокой печали весь наш двор; да и как было не скорбеть всем нам о смерти этого молодого человека – добронравного, любезного, редкого по красоте облика и стати, находившегося в самом цветущем и крепком состоянии, какого только можно пожелать!

II

Думаю, если бы они оставались живы, то достигли бы степеней, на которых могли бы дать всем знающим их ясное свидетельство того, сколь достоин славы был урбинский двор и сколь украшен замечательными рыцарями. Ведь таких степеней достигли почти все, сложившиеся при нем: поистине, из троянского коня не вышло столько царей и военачальников, сколько вышло из урбинского двора людей, отличившихся доблестью и от всех получивших самую высокую оценку. Ибо, как вам известно, мессер Федерико Фрегозо стал архиепископом Салерно, граф Лудовико – епископом Байё, синьор Оттавиано – дожем Генуи, мессер Бернардо Биббиена – кардиналом Святой Марии в Портике, мессер Пьетро Бембо – секретарем папы Льва, синьор Маньифико поднялся до титула герцога Немурского и того величия, в котором находится ныне{456}

; синьор Франческо Мария делла Ровере, префект Рима, сам стал герцогом Урбино; хотя дом, где он был вскормлен, достоин много большей хвалы за то, что из него вышел государь столь редкий и столь совершенный в любой доблести, каким мы его ныне видим, чем за то, что он достиг герцогства. И немалой причиной этого я считаю благородное окружение, постоянно вращаясь в котором он всегда видел примеры похвальных обычаев или слышал о них. И думаю, что та же причина, которая – по доброму ли случаю, или по милости звезд – столь долгое время дарила Урбино наилучших государей, еще и теперь остается в силе, производя те же следствия. Можно надеяться, что и добрая судьба так воспоследует этим доблестным делам, что счастье династии и государства не только не уменьшится, но будет расти день ото дня, чему видим уже много ясных примет, среди которых главная – то, что небо даровало нам такую государыню, как Элеонора Гонзага, наша новая герцогиня. Ибо если когда и соединялись в одном теле знания, грация, красота, ум, такт, гуманность и все другие добрые обычаи, то в ней они скреплены в некую цепь, так что все вместе приводят в гармонию и украшают каждое ее движение.

Итак, продолжим беседы о нашем придворном в надежде, что и после нас не будет недостатка в тех, кто найдет славные и досточестные примеры добродетели при нынешнем урбинском дворе, как мы теперь находим в прежнем{457}.

III