Придворный

Видите вы, подлый и бесстыжий, что обвиняете всех добрых людей? Я сам могу поклясться, что зрил по этому случаю слезы всех прелатов, всех синьоров, всеобщую печаль и общий траур по всей Испании. И хоть я получил столько чести и любезности от этого превосходного народа, что никогда их не забуду и уже не могу считать себя в меньшей степени испанцем, чем итальянцем, более всего прочего обязывает меня зрелище всеобщей скорби и сострадания, которые испытывали великие и малые, мужчины и женщины, знатные и незнатные, бедняки и богатые – словом, люди всякого рода – от разрушения Рима и бедствий, перенесенных папой. И только вы, с несколькими подобными вам, при этом столь горьком гонении, когда скорбели даже неразумные звери и скоты и самые камни, – только вы радовались разрушению мира и с невиданной жестокостью вместо сострадания, этой единственной утехи несчастных, захотели воздвигнуть ненависть против жалких остатков, уцелевших от Рима и церкви после пожара, подражая злобным словам тех преступных иудеев, что говорили Пилату, побуждая его осудить Спасителя на смерть: «Если отпустишь Его, ты не друг Кесарю!»{553}

Уподобляясь им, вы не только говорили, но и писали, что если император отпустит папу, то не сможет оправдаться и оставит по себе дурное мнение среди людей. И вы, мол, не знаете, что скажут о нем в будущем и какой ответ он даст Богу за то, что не смог использовать столь удобную возможность сослужить Ему службу и сотворить благо, достопамятное для христианского мира.

Неужели вы сами не сознаете, каким оскорблением миру будет оставить вас жить на земле? Были ли когда сказаны более гнусные слова? Был ли когда дан более преступный совет какому-либо государю? Какой зловредный язык осмелился когда-либо произнести что-то более бесчеловечное и зверское? Вы же, реформатор уставов и обрядов христианства, новый Ликург, новый законотворец, исправитель признанных святых соборов, новый цензор человеческих нравов, проповедуете, чтобы император реформировал Церковь, держа в плену папу и кардиналов, и что этим делом он не только сотворит службу Богу, но и себе приобретет в мире бессмертную славу? И хотите побудить его к такому нечестивому и преступному делу, сравнивая с Иисусом Христом и утверждая, что если он это совершит, то люди будут вечно говорить: «Иисус Христос основал веру, а император дон Карл V – восстановил».

Ах вы, дерзкий кощунник, адская фурия! Вы, стало быть, еще осмеливаетесь глаза поднимать? Дерзаете показываться перед людьми? И не боитесь, что Бог пошлет с неба молнию и сожжет вас? Не боитесь, что самые темные духи, обитающие на дне адской бездны, утащат вас из мира? Готовьтесь же, ибо божественное правосудие не оставляет столь омерзительные грехи безнаказанными. Поверьте, вороны выклюют ваши зловредные глаза раньше, чем они увидят столь желаемое вами зло, и собаки изгложут мерзкий язык, который вы использовали как орудие, чтобы поджечь мир, раньше, чем вам удастся побудить императора сделать что-то, что не является служением Богу. Так что оставьте на это всякую надежду; ибо его величество, следуя своему благоразумию и рассудительности, доверяя членам своего королевского совета и преподобнейшим прелатам, монахам, грандам и сеньорам Испании, в один голос просившим его величество об уврачевании столь великого зла, познал, в чем состоит истинное восстановление нашей веры, и освободил папу, и возвратился к той любви и тому сыновнему послушанию перед его святейшеством, которое никогда не прерывалось, но встретило некое препятствие – не по вине кого-то из них двоих, а по дьявольскому действию и наущению подобных вам лукавых душ – таких, полагаю, как те, что хвалят ваш «Диалог», а не таких, кого хотите вы увлечь за вашим суждением. И вы ни за что не уверите меня в том, что, как пишете в вашем письме, господин великий канцлер{554}

, и господин Хуан Мануэль{555}

, и многие богословы видели и одобрили вашу книгу. Ибо, как прекрасно известно, господин канцлер постоянно побуждал императора к тому самому, что его величество и исполнил на деле; то же самое и дон Хуан Мануэль, и оба они оплакивали разрушение Рима как бедствие всей Италии{556}. А что касается богословов, поименованных в вашем письме, которым «Диалог» якобы понравился еще больше, чем вам самому, и они хвалили, одобряли его и, желая иметь копию, настаивали на его напечатании, – могу засвидетельствовать, что некоторые из них отзывались мне весьма дурно и о вас, и о вашей книге; и, оскорбленные тем, с какой наглостью вы лживо прикрываете ваше преступное суждение их авторитетом, возможно, еще вознегодуют о том куда сильнее, чем вы можете вообразить.