Приемыш (СИ)

— Да поужинаю и пойду. Который там час, мы все равно не знаем, да и не так уж это важно. Когда мы в последний раз ходили на Землю, там была ранняя весна, я тогда в трико чуть не околела, а сейчас должно быть начало лета, так что в костюме будет нормально. Я с собой ничего брать не буду, все равно заберут. Иду в районный отдел милиции и изображаю частичную потерю памяти. Где была, что делала — ничего не помню.

— А если они поймут, что ты на самом деле им просто врешь?

— Это не так–то легко сделать. Во–первых, я сама себе это внушу на первое время, а, во–вторых, за мной ничего преступного нет, а ребенка в любом случае не станут так мурыжить, как взрослого. Меня ведь даже гипнозом не пробьют. В конце концов, я всегда смогу их мягко подтолкнуть к нужному мне решению.

— Что–то у меня сердце не на месте, пожаловалась Райна. — Ты уходишь, а я в случае опасности ничем не смогу тебе помочь.

— Не беспокойтесь, ничего со мной плохого не случится. В крайнем случае придется оттуда сбежать и искать потом другой способ изучения языка.

Врата Ира открыла вечером на одной из аллей городского парка культуры и отдыха, где часто гуляла во время запоев матери. Никого из отдыхающих поблизости не было. Несмотря на вечернее время, в костюме было тепло, даже жарко. Значит, сейчас конец июня или уже июль. До закрытия ворот оставалось еще немало времени, поэтому она не спеша шла к выходу, неосознанно оттягивая тот момент, когда придется переступить порог родного районного отдела милиции. Немного подумав, она решила идти в него. Все равно после опознания доставят сюда, по последнему месту жительства. Так зачем доставлять лишнюю работу людям и ждать самой?

В воротах стоял какой–то дед, который почему–то проводил ее подозрительным взглядом. На улице перед входом прохожих почти не было. Значит, сегодня будний день, в выходные в хорошую погоду у парка было многолюдно. Она положила в карман мелкие деньги на транспорт, но пять кварталов до отдела прошла пешком и еще немного постояла перед входной дверью, прежде чем решилась ее открыть.

Николай Маврин читал свежий номер Роман–газеты, когда в прихожей зазвонил телефон.

— Коля! — крикнула жена, которая возле аппарата занималась обувью. — Подойди, тебе звонят с работы.

— Николай? — раздался в трубке голос его начальника. — Нашлась пропавшая Волкова. Пришла в Ленинский райотдел и заявила, что не имеет ни малейшего понятия, где ее носило целый год. Сама сытая, одета в стильный брючный костюм, а в кармане только два рубля мелочью. Ты вел ее дело, тебе и карты в руки. Я выслал за тобой машину, минут через десять будет. Сам определись на месте, что с ней делать. Хотели отправить в детскую комнату, а инспектор свалился с простудой. Умудрился летом подхватить воспаление легких, а замены пока нет. И у соседей детская комната сейчас занята. Степанову я позвоню сам. Они тогда ею интересовались в связи с каким–то золотом.

Через двадцать минут он уже шел по прокуренному коридору в свой кабинет, куда должны были привести девчонку.

«Не могла найтись на несколько часов раньше, — с досадой думал он об Ирине. — Куда ее сейчас пристроить? Не заставлять же ребенка ночевать на стульях».

Первым делом он открыл форточку немного проветрить кабинет. Сам Николай не курил, но днем к нему то и дело забегали сотрудники с зажженными папиросами. Из уважения к некурящему товарищу они вынимали папиросы изо рта и держали их в руках, отчего они воняли ничуть не меньше. Он уже давно перестал с этим бороться, стараясь почаще проветривать прокуренный кабинет, а летом днем вообще не закрывал форточку. В дверь для порядка постучали, и на пороге появилась знакомая по многочисленным фотографиям личность, в сопровождении старшего сержанта Тагашова.

«Какие там четырнадцать лет!» — подумал он, глядя на элегантную, уверенную в себе девушку с вполне зрелыми формами, которая зашла в кабинет, поморщилась от запаха табака и без приглашения села на один из двух стульев, стоящих у его письменного стола.

— Здравствуйте, — сказала она приятным голосом. — Это вы капитан Маврин? Мне сказали, что вы меня искали. Как видите, я сама нашлась.

— И где же ты, Ирина, жила целый год? — спросил он.

— Не помню, — равнодушно ответила она. — Последнее, что я помню — это тот вечер, когда забрали мать. А потом я как очнулась. Стою возле парка и не могу понять, как здесь очутилась, и откуда на мне этот костюм. Идти было некуда, поэтому пошла к вам.

— И тебя совсем не волнует, как ты провела прошедший год?

— Конечно, интересно, но для чего волноваться? Это вернет мне память? По моим ощущениям ничего плохого со мной не произошло. Сможете обо мне что–нибудь узнать — хорошо, не сможете — я это как–нибудь переживу. Все равно для меня отсюда только одна дорога — в детский дом. Тетке меня никто не отдаст и жилье им тоже не увеличат, хотя нашу квартиру государство забрало.

Что–то в ее рассуждениях его царапнуло, но что именно он сразу не понял.