Если вчерашняя встреча была простым совпадением, тогда почему семья Холбрук назначила встречу именно здесь, в клубе, славящемся умением хранить секреты? Если бы они боялись, что это может отразиться на репутации сенатора, зачем было вообще встречаться? Нет, значит, они знают, что США готовы признать независимость Брегновии.
Одно ясно: с Тиффани Дэвис просто необходимо встретиться еще раз.
Тиффани проснулась, услышав какой‑то шум в гостиной — похоже было на звон посуды.
Ризард Врбанчик давал указания одной из горничных, веля ей накрыть стол на балконе.
— Что ты здесь делаешь? — спросила женщина, закрывая халатом щеку.
— Я думал, ты в душе, но, видимо, ты снова заснула.
— Что? — раздраженно повысила она голос. — Откуда ты знаешь, что я делала? Я думала, ко мне никто не может войти, — обратилась Тиффани к горничной.
— Я открыла дверь вручную, чтобы принести еду, что вы заказали. Что‑то не так?
Горничная подозрительно посмотрела на Ризарда, но тот мгновенно сориентировался:
— Да, все верно, спасибо. Дальше я справлюсь сам, вы свободны. — Посмотрев на Тиффани, он добавил: — Не смущай персонал только из‑за того, что между нами было. — Он усмехнулся.
— Убирайся! — выкрикнула она.
Горничная, направившаяся было к двери, бегом выскользнула из номера.
— Я хочу, чтобы ты ушел.
— Я собираюсь сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
С этими словами он направился на балкон. Тиффани, прищурившись, смотрела ему вслед.
— Что за предложение?
Заснув в слезах и муках, она тем не менее видела во сне этого мужчину. Сон был эротическим, но в конце обернулся позором и унижением.
— Не слышу тебя, — донеслось с балкона.
Сжав зубы, Тиффани подошла к двери, колеблясь и убеждая себя не поддаваться на манипуляции. В конце концов, нужно закрыть лицо. Она даже дома, вставая ночью за водой, не позволяла себе пренебрегать тональным кремом, чтобы не пугать слуг. И единственной причиной, по которой она сделала это сейчас, было наличие маски. Но Ризард видел ее настоящее лицо, и теперь она, точно рыба, выброшенная из воды, ждет сурового приговора.
Завязав потуже пояс халата, Тиффани твердым шагом прошла к раскрытым дверям балкона и сказала:
— Мне неинтересны твои предложения. Прошу, уйди.
— Я думал, ты одеваешься, — отозвался мужчина, выжимая лимонный сок на устрицы в раковинах, поданные со льдом на серебряном подносе. Рядом стояла тарелка из легкой древесной коры с креветками в кляре, лепешками, мясом, гуакамоуле[1]
, сальсой и чем‑то наподобие буррито, но завернутого в зеленые листья.Желудок заурчал, и Тиффани невольно поднесла руку к животу, но было поздно.
— Ты голодна, поешь, — предложил Ризард радушно.
Ну и наглец, точно это он хозяин номера.
— Я предпочитаю есть одна. — Тиффани холодно указала на дверь.
В ответ Ризард взял устрицу, раскрыл ее, быстро прожевал содержимое и проглотил. Он облизал губы, и, глядя на неуловимое движение языка, Тиффани ощутила, что внутри у нее все дрожит. Черт, как же трудно смотреть на него с презрением, когда тело ведет себя так предательски. Но она выдержала взгляд, каждую секунду ожидая, что его лицо изменится в гримасе отвращения. Но Ризард оставался невозмутимым.
Он отодвинул стул и произнес:
— Присядь.
Напрягшись, Тиффани ответила:
— Мне нельзя находиться на солнце.
Она ждала, что он ответит теперь. Но Ризард лишь пожал плечами:
— Оно зайдет минут через двадцать.
— Послушай, я безуспешно пытаюсь дать тебе понять — отвяжись. И, похоже, настало время отбросить церемонии. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Это была не моя идея назначить встречу, будь моя воля, я бы сюда не пришла. Мы не сработаемся.
Он вскрыл вторую устрицу, не сводя глаз с Тиффани. Его язык вновь мелькнул между зубами, и ей показалось, что тело обожгло огнем.
— Почему? — спросил Ризард наконец.
— Потому что мне не нравится то, что ты делаешь. Ты не лучше того преступника, что занимал пост до тебя.
— Я намного лучше его, я подарил народу куда больше прав.
Ярость в его голосе заставила Тиффани призадуматься о том, стоит ли намеренно выводить этого мужчину из себя. Как бы там ни было, нужно было сделать так, чтобы он перестал проявлять к ней интерес. И она продолжила:
— Ты живешь на широкую ногу, а твой народ умирает с голоду. Сколько людей уже отдали жизнь за то, чтобы ты мог есть устрицы и смотреть на закат?
— Ты и понятия не имеешь, что мне пришлось потерять ради того, чтобы мой народ не голодал.
Отвернувшись, он бросил пустую раковину на поднос, и в этот момент Тиффани увидела, как искажено болью его лицо.
Заглушив голос совести, она с издевкой спросила:
— Что, я задела тебя за живое? Неприятно представать перед посторонними во всей красе?
Ризард метнул в нее разъяренный взгляд, и Тиффани снова ощутила себя неловко.
— Ты просто огрызаешься, потому что я причинил тебе боль, так что я тут ни при чем. Мы обещали друг другу больше не говорить колкостей.
Теперь в душе начало поднимать голову чувство вины, что было совсем некстати.
— Ты, может, что‑то и обещал, — надменно произнесла она, — а я нет.